Мой ангел злой, моя любовь…

Но при виде светлеющей громады дома среди черноты парковых деревьев все же заколотилось в груди, перехватило дыхание, будто от быстрой ходьбы. Хотя может, так оно и было, подумала Анна, когда Дениска с трудом распахнул перед ней входную дверь в темный вестибюль. Может, просто от ходьбы быстрой так сердце колотится, и только! Глупое сердце! Вон как темно в доме, как тихо… Разве ж так бывает, когда барин в усадьбе? И не питай надежды никакой, мое глупое сердце…

Как же были знакомы все повороты и все проходы через анфилады! Каждое очертание мебели (хотя нет — в большинстве комнат появилась и новая), каждый силуэт статуэток и ваз. Анна тихо шла через темные комнаты, прижимая к себе книги, стараясь не вспоминать, как когда-то выглядели эти комнаты при свете, не вспоминать голоса, которые звучали в них. Она наблюдала за восстановлением усадебного дома со стороны эти два года, заходила с молчаливого позволения Пафнутия Ивановича, занявшего пост дворецкого в Милорадово, в комнаты и залы, будто заново открывая их. Как и бальную залу на втором этаже.

Анна не могла не улыбнуться грустно, когда вспомнила о том. Снова сверкала позолота светильников и лепнины стен даже при тусклом дневном свете, играли красками росписи, блестел начищенный паркет. Ни единого следа, которые оставили на память о разграблении варвары. Будто и не было ничего — ни войны и грабежа, ни разрухи и бедности. Ни того расставания… Она прошлась тогда в экосезе по этому навощенному паркету, улыбаясь толпящимся в дверях лакеям и горничным, что поднялись взглянуть на барышню, дворецкому и мадам Элизе. И в то же время плача в душе тихонько. Ведь вдруг вернулась на годы назад, на Рождественский бал, на котором во время экосеза ее руку так обожгло простое касание пальцев. И его глаза… Она готова была поклясться, что до сих пор помнит выражение глаз Андрея, когда он смотрел на нее во время совместных фигур того танца.

В библиотеке было довольно светло, даже можно было, напрягая зрение, прочитать названия романов на толстых и тонких переплетах, стоящих на полках высоких шкафов. Сначала Анна даже обрадовалась этому — не надо было звать Пафнутия Ивановича или лакеев, чтобы подали свет, побыть одной в тишине комнаты, погрузившись в воспоминания. А потом нахмурилась. Отчего свет? Шторы-то бархатные опущены, не от луны, значит.

Анна обернулась резко и заметила, что свет идет от свечей в канделябре на столе кабинета, дверь в который была распахнута настежь. На салфетке подле канделябра тарелка с тонко нарезанными кусками ветчины и сыра, уже явно использованные приборы — крест накрест. Темная бутылка вина и стопка книг. Скомканные листы бумаги на столе и полу, небрежно брошенные перья, одно из которых было сломано.

Анна стала отступать аккуратно к выходу из библиотеки, лишь теперь встревожившись не столько от увиденного беспорядка в кабинете, но и от отсутствия слуг в крыле. Никого. Во всей половине — никого! Не побеспокоить бы того, кто в кабинете, невидимый до сих пор ей, раз даже слуги опасаются попасться на глаза. О, Бог мой, отчего она сразу пошла сюда, отчего не кликнула никого?! А потом задержалась на миг, вдруг потакая внезапной мысли, обжегшей ее — не глянуть ли тайком из-за двери в кабинет? Не поглядеть ли на него, пока он не знает, что она рядом? Только раз, а потом тут же уйти.

Вмиг вспотели ладони, прижимающие к груди стопку книг. Сердце заколотилось так, будто вот-вот выпрыгнет из груди и пустится вскачь наперед нее в кабинет. После недолгих раздумий Анна сделала шаг, потом другой, и сама не заметила, как оказалась возле дверей в кабинет. Аккуратно отодвинула бархат занавеси и осмотрела комнату, а потом едва сдержала возглас разочарования. Пусто, в кабинете было пусто…

А после не смогла не вскрикнуть, когда развернулась от дверей и заметила фигуру в библиотеке, отступила назад, в кабинет, выставив дрожащими руками перед собой книги, словно щит.

— Vous êtes justement la personne qu'il me faut! [546] — произнес Андрей, входя следом за ней в кабинет. Анна распахнула глаза при этой реплике, ошарашенная не только его появлением, но и видом: без сюртука или мундира, в одной рубахе, через ворот которой она могла видеть обнаженную шею и часть груди. Он вдруг качнулся, щурясь от яркого света за ее спиной, ударившего в глаза, прислонился к косяку двери.

— Que? [547] — переспросила Анна, и он тоже повторил за ней, словно не расслышав ее реплики: «Que?», протянул руку и коснулся пальцами уголка переплета ближайшей к нему книги, выставленной щитом. А потом резко прищурил глаза и спросил:

— Что вы здесь делаете? Кто вас пустил? Где ваша мадам?

Анна испугалась его тону отчего-то — резкому и холодному и разозлилась тут же на саму себя и за этот страх, и за собственную глупость, поставившую ее ныне в такое неловкое положение. Интересно, видел ли он, как она кралась к кабинету? А потом тут же подумала — конечно же, видел!