Мой бедный Йорик

Только она пошла дальше, как запнулась о какой-то выползший на тропинку корень и попыталась сообразить, какой сегодня день. Старая примета, еще со школьных времен. На левую спотыкаться можно по нечетным дням, на правую – по четным. Аня так и не вспомнила, какой сегодня день, поэтому решила, что и эту старую примету давно пора послать подальше вместе с черной кошкой и желтым властелином. Чем она сейчас и займется… На секунду она остановилась, какая-то мысль мелькнула у нее, обрывок воспоминания, но она махнула рукой и зашагала дальше.

Тропинка свернула и побежала вниз по склону. Вскоре Аня услышала журчание ручья, который бежал по совершенно рыжей пойме, вынося откуда-то из-под земли природную ржавчину. С рыжим ручьем ей было по пути, он тоже бежал в лесное озеро.

Вот за деревьями Аня увидела голубой просвет и сразу же почувствовала прохладу лесного водоема. Пора было входить в образ. Она поставила на камень спортивную сумку, достала из нее длинную ночную рубашку и стала торопливо раздеваться. А вот одевалась опять она медленно и неторопливо, словно надевала на себя вместе с сорочкой образ безумной Офелии. Жаль, что у нее не длинные волосы. Распущенные волосы и такой дикий венок смотрелись бы лучше. Хотя кто ее видит?

Офелия в цветах, в уборе
Из майских роз и нимф речных
В кудрях, с безумием во взоре,
Внимала звукам дум своих.

Я видел: ива молодая
Томилась, в озеро клонясь,
А девушка, венки сплетая,
Все пела, плача и смеясь…

«Я видел»! Ничего он не видел. Не видел поэт, как Офелия шла к лесному озеру, и, хотя лицо ее стало бледнее, а глаза сверкали странным огнем, она вскрикивала, наступая на сосновые шишки босой ногой, и приподнимала подол сорочки, чтобы не запачкать его травой. Из венка ее выпадали мелкие лесные фиалки с мягкими стебельками. Офелия подумала, что по этим голубым следам можно будет найти ее.

Озеро было небольшое, размером со школьное футбольное поле. К тому же со всех сторон оно зарастало травой. Только в том месте, где на берегу терялась тропинка, был песчаный спуск. Огромная ива наклонилась над озером, которое в этом месте было темным и, видимо, глубоким. Гибкие ивовые стебли едва касались листьями тихой воды, точно дразнили кого-то, сидевшего в глубине.

Ну, что же, прощай, Офелия! Страшатся ли безумные смерти? Жутко ли было тебе, сумасшедшей девушке, когда ты упала в воду? Когда пузырем надулось платье, держа тебя на поверх-ности, ты, может, еще ничего не понимала и глупо смотрела, как падают на воду цветы из твоего венка и листья потревоженной ивы. Но когда материя намокла и из спасительной рубашки превратилась в тяжелый гнет? Его тяжесть потянула тебя на дно, и когда вода вот-вот должна была сомкнуться над тобой, инстинкт жизни вдруг разбудил твое сознание, и ты вспомнила все и, захлебываясь, давясь, задыхаясь, была уже той же Офелией, которую любил принц Гамлет…

– А ей идет ночная сорочка и этот глупый венок, – услышала она сзади знакомый по насмешливой интонации и холодным ноткам голос.

Аня резко обернулась. Еще несколько лесных цветов выпали из венка и упали на белую ночную рубашку. В десяти метрах от нее стояла мачеха Тамара и ее телохранитель Володя. Мачеха вновь была в белом спортивном костюме, но в другом, с черной пумой на груди. Володя улыбался своей китайской улыбочкой.

– Никита Фасонов ее очень похоже нарисовал в образе Офелии, – сказала Тамара. – Только в нашей Офелии больше жизни, но это ведь временно. Правда, Володя?

Охранник не ответил и уже не улыбнулся. Он смотрел на Аню, как смотрит хищник из зарослей на свою добычу. Он был готов к прыжку и только ждал команды.

– Значит, портрет действительно был? – спросила Аня, но без удивления в голосе. – Вернее, его копия? А нарисовал его Фасонов? Еще один мерзавец, или ты ему что-нибудь наврала?

– С каких пор ты стала мне «тыкать», милая падчерица? – огрызнулась Тамара. – Впрочем, это уже все равно… Все-таки как мне везет на талантливых людей! Художник Василий Иванович Лонгин, деловой человек Вилен Сергеевич Пафнутьев, киллер от… киллер от черта Володя, доктор Розов, юродивый Иероним, актриса Анечка… Чьи это ты стихи сейчас читала? Свои собственные? Ах, Блока! Я чуть не разревелась от избытка чувств. Какая актриса в тебе умирает!

– Умирает?