Мой Бердяев

Бердяев высоко ценил раннюю гносеологию Штейнера (три «до – теософских» труда последнего): в примечаниях к бердяевской книге 1916 г. «Смысл творчества» указано на следующие Штейнеровы «очень интересные и верные гносеологические идеи»: «Познание имманентно бытию, идеи живут внутри природы как ее творческие силы, познание истины есть жизнь в истине»[297]. Там же Бердяев приводит исключительно близкую ему выдержку из «Истины и науки» Штейнера, где последний «очень удачно выражает творческую природу познания истины». «Задачей познания, – сказано у Штейнера, – не является повторение в форме понятий чего – то уже имеющегося в другом месте, но создание совершенно новой области, дающей лишь совместно с чувственно – данным миром полную действительность. ‹…› Человек ‹…› является деятельным сотворцом мирового процесса ‹…›"[298]: этот пассаж выглядит скорее даже по – бердяевски, нежели в духе Штейнера благодаря метафизическим в нем вкраплениям (ранний Штейнер – все же немецкий философ! – до конца порвать с метафизикой не мог). Но уже в книге «Как достигнуть…» обнаруживается разрыв между двумя гносеологиями. Предмет познания, оказывающийся в конце концов «духовным», для Штейнера всегда объект – всегда предстает перед познающим как внеположная данность, нимало не зависящая от субъекта. И в Фихте Штейнера как раз не устраивало увлечение «полаганием» мира субъектом и умаление в акте познания роли объективной данности («Истина и наука»). Для Штейнера – оккультиста речь всегда идет о познании тайн объективного мира, о чем прямо говорится в «Как достигнуть…»: «Все дело в том, чтобы не я по своему произволу создавал себе созерцания, но чтобы действительность творила их во мне»[299]. Штейнер – эзотерик сохраняет верность методологии естествознания, пускай и в варианте Гёте, тогда как Бердяев впоследствии ограничит свою гносеологию областью духоведения[300], выходя к границам с этикой и религиозной практикой. Штейнер в своих медитациях (например, с зерном и растением, которые описаны мною выше) сочетает объективность с субъективностью: начав с чисто объектного образа зерна, познающий, усилием, трансформирующим его самого – развивающим у него орган ясновидения, создает для себя его более полный – физически – эфирный образ. На самом деле оба образа обусловлены особенностями органов восприятия субъекта: собака или курица то же самое зерно восприняли бы каждая на свой лад. И, как представляется, с самого начала (т. е. с «Как достигнуть…») Штейнер – эзотерик, теософ видит природу живой в том смысле, что с природными реалиями каким – то образом сопряжены духовные существа. То, к чему приходят «профанные» науки о духе герменевтического типа (история, искусствоведение и т. п.), – а именно, к представлению о познании как о диалоге познающего духа с духом же познаваемым, является истоком оккультной гносеологии Штейнера. «Из глубины моей собственной души должна проистекать истина»: под этой фразой Штейнера подписался бы и Бердяев – поборник познания как творчества. Однако Штейнер продолжает: «Но мое обыкновенное «я» не может само быть тем волшебником, которому удастся выявить истину; этим волшебником должны быть существа, духовную истину которых я стремлюсь узреть»[301]. В ходе медитации я, своими верными размышлениями о зерне – этим духовным усилием, вступаю в контакт с некими существами, обитающими в невидимых оболочках зерна[302]. И мое знание – в данном случае восприятие жизненной ауры семени – обязано их «ответу» на мое вопрошание.

Имея в виду Штейнера, Бердяев утверждал в книге 1916 года: «Гносеология оккультизма совершенно не разработана»[303]. Однако, внимательно читая «Как достигнуть…», приходишь к однозначному выводу, что «гносеология оккультизма» есть своеобразный диалогизм, что оккультное, по Штейнеру, познание – это общение с невидимыми существами. Но именно «общение» – главная гносеологическая категория и позднего Бердяева. В книге 1934 года «Я и мир объектов» он вскользь – ибо занимается общением очевидно субъект – субъектным – заявляет о возможности общения также и «с животными, с растениями, с минералами», которое «не есть объективация», т. е. познание позитивное, естественнонаучное. «Тут раскрывается возможность иных путей познания», – замечает Бердяев[304]. Не имеет ли в виду философ – экзистенциалист, гностик по натуре, медитативный путь антропософского познания, известный ему по «лучшей книге Штейнера – „Как достигнуть познания…“»[305]? Во всяком случае, поздний Бердяев, по принципиальным для него причинам отвергнувший антропософию, не перестал отдавать ей должное. Штейнер так и остался для Бердяева неразрешенной проблемой, большим вопросительным знаком.

Глава 5. Бердяев – гностик

«…Его тайна – ненависть к плоти.»

Евгения Герцык. Бердяев

[306]

1. Гностицизм и гностики