Мой босс меня хочет

ЛОЛИТА

Я не плакала.

Сперва не ощущала ничего, кроме всепоглощающего шока, чистого и опустошающего. Затем я крепко держалась за жесткий узел гнева в своей груди, как за спасательный круг, лелея его, позволяя ему захватить меня и уничтожить любые другие эмоции.

Как будто я позволю себе сломаться из-за него.

Я могу быть унижена, смущена, несчастна, но не убита горем. Не для него.

Вместо того чтобы литрами лить слезы, я собираюсь злиться на Гребцова, мысленно стирать его в порошок снова и снова, день за днем, пока не пойму, что справилась с обманом. А я лучше всего на свете знала, как ненавидеть Александра Гребцова. Пренебрежение к нему я превратила в настоящее искусство.

Первое, что я сделала, когда вернулась домой после того, как сбежала с вечеринки, — написала письмо в отдел кадров, чтобы заявить об увольнении. Обличила причину ухода в бессмысленные фразы, обычные банальные слова о «ценности времени, проведенном в компании, привязанности и благодарности коллективу, а так же необходимости двигаться дальше к новым вершинам»… И бла бла бла. Я ненавидела себя за лицемерие, гневно тарабаня дрожащими пальцами по клавишам. Покорение новых высот? Хах! Как будто эта работа не давала мне всего, чего я желала, и даже больше.

Я печатала письмо, сидя перед компьютером в сырой одежде, босиком. Мое нелепое черное платье прилипло к сделавшейся гусиной коже, волосы свисали мокрыми прядями с плеч, обрамляя лицо. Возможно, именно холод и гнев заставляли меня дрожать всем телом, а не осознание того, каких же несоразмерных масштабов была моя глупость.

Я колебалась лишь мгновение, прежде чем послать письмо. Мне неоднократно приходилось слышать о том, что я склонна к импульсивным действиям, и это не доведет до добра. Принимать важное решение в пылу момента являлось плохой идеей, но я ощутила, будто камень свалился с плеч, когда все же поддалась очередному эмоциональному взрыву и предприняла хоть что-то.

Затем я представила лицо Гребцова и все равно отправила письмо.

Не было никаких обстоятельств, при которых я могла бы вернуться в офис.

После этого я разделась и легла в постель, но не заснула. Во мне неожиданно активировался режим мазохистки, и я решила, что сейчас самое время заняться чтением сообщений, которые мы с «Мистером А» передавали друг другу. Я возвращалась к тем или иным посланиям вновь и вновь, пытаясь найти хоть какой-нибудь намек на настоящую личность Алекса и понять, как я упустила то, что мой анонимный «друг» скрывал от меня.

Его непринужденная уверенность, внимание к деталям, удовольствие, получаемое от полного контроля… Гребцов действительно был похож на меня в сексуальных отношениях. То, что — как мне не хотелось признавать даже самой себе — всегда привлекало физически. То, о чем я мечтала, когда представляла себе, на что была бы похожа моя встреча с «Мистером А»…

Однако были и другие сообщения, которые не согласовывались с устоявшимся в моей голове образом Гребцова.

Те, в которых он рассказывал о музыке, книгах, любимом месте, куда мама всегда водила его в детстве. Он никогда не рассказывал ничего достаточно личного, что могло бы намекнуть на его личность — что казалось вполне разумным в то время, учитывая барьеры между нами.

Неужели каждое его слово было ложью?

Я отказывалась в это верить.

Я отказывалась признавать, что даже Саша мог быть таким жестоким.

Почему он потратил уйму времени и усилий, чтобы придумать совершенно противоположный образ только для того, чтобы… Я в отчаянии кусала губы, так как не знала окончания вопроса, которым сама же и задавалась.

Какую цель он преследовал?

Чтобы заняться со мной сексом?

В тот вечер в баре у него был шанс, но он его упустил. И после того, как мы накинулись друг на друга в его кабинете, он немедленно послал мне сообщение, в котором поставил точку в наших отношениях.

Вероятно, я ошибалась, наивно предполагая, будто знала о желаниях «Мистера А».

«Целоваться — не совсем верный термин», надсмехался надо мной внутренний голос. «Ведь его рука лежала на твоей обнаженной груди. Он жестко терся каменным стояком о твое бедро. Вспомни, как он опалял твое лицо горячим дыханием в перерывах между борьбой ваших языков»…

Я ерзала, восстанавливая в памяти эти насыщенные сцены, и чувствовала знакомый прилив возбуждения.

Страшно хотелось провалиться сквозь землю, когда я читала собственные сообщения, адресованные Алексу… Я открыла ему ту часть себя, которую держала под семью печатями, не подозревая, что по ту сторону экрана «Мистера А» находился Гребцов.

Боже, как же он, должно быть, смеялся надо мной… И все же «Мистер А», — Саша, — ни разу не дал мне усомниться в том, что он тратил в пустую время, общаясь со мной.

Он заставил меня чувствовать себя смелой, сексуальной, уверенной.

Я наткнулась на сообщение под последней фотографией, которую отправляла ему на утро после вечера в баре.

Он назвал меня хорошенькой.

Невообразимо.