Мой босс вампир

Его самого, комвзвода, уже давно списали и пометили крестиком в графе "убытки". Капитан на этот счет иллюзий не питал, ему как раз хватало мозгов понять, куда и на кой черт их отправили. Все они тут – парное мясо для той самой каши, которую политосы крепко заварили. И этим мясом сейчас будут щедро кормить места, которые впоследствии корректные журналюги будут называть "горячим точками". Действительно, горячо внизу будет. Вон, огни горят, уже готовые поджарить свежатинку.

А солдатики высоких политических соображений не понимали. Куда их везут – даже не догадывались. Поэтому беззаботно перекидывались анекдотами и скабрезными байками, почесывались и – вот как этот верзила-лейтеха, утыкались лбом в стекло, облачка разглядывали.

Комвзвод обо всем рассудил верно. Кроме одного. Этого романтика-верзилу воспитывал династический офицер. И воспитывал жестко, порой до кровавых ран. Так, что мать всхлипывала и дрожащими руками прижигала зеленкой исполосованную ремнем задницу сына. А тот зубы стискивал и молчал. Он умел терпеть боль, и знал, зачем его бьют. Он не будет штабной крысой, сидящей в пропахшем сигаретами кабинете. Он будет таким же, как отец, боевым офицером Родины. Украшенный шрамами, убеленный сединами и умеющий драться, стиснув зубы, до последней капли крови.

Комвзвод не знал и того, что за несчастные две недели в Афгане Сашка Курин не только пороха нюхнул. Он в таких местах побывал, откуда живыми уходят только везучие. И то, что сейчас на облака смотрит – так это ничего. Минутная готовность, и все изменится. Не будет салажонка, будет боец.

Санька Курин подхватил автомат и приготовился к работе. Комвзвод все внимание отдавал другим солдатам, менее собранным и спокойным. Кому-то надо было дать направляющего пинка, кому-то врезать по роже, на войне без сантиментов. Потому на Курина он не смотрел. А и смотреть было не на что. Боец готовился к работе. К обычной работе, обычно готовился. Он был романтиком, но не дураком. Отец ему очень хорошо объяснил, что такое война, и чем там пахнет. Курин понимал, куда их привезли и зачем. Он был в Афгане. Недолгих две недели. Но кто сказал, что это был курорт? Агония войны и его зацепила судорожной хваткой за горло. Так, что он еще полгода отдышаться пытался. Зато сейчас готов морально – и оставалось подготовиться только физически. Настроиться, уйти в себя и сосредоточиться. Через несколько секунд его мозг начнет вырабатывать нужные дозы адреналина и чего-то еще. В глазах появится бешеный огонь, в руках – непоколебимая сила. Мышцы перестанут быть мясом. Они нальются жидкой сталью. Потому что мясо здесь и сейчас будут жарить.

И все приготовления не пропали даром – дальше могло происходить все что угодно, Курин был уже в том состоянии, в котором по барабану все.

Только так, выключив сознание и эмоции, можно работать на территории горячих точек. Нельзя смотреть, нельзя думать. Только палить, пока есть патроны. И не разбираться, в кого палишь, кто перед тобой – старик, ребенок, женщина или еще какой божий одуванчик. На войне все просто – жалеть никого нельзя. Дети, не вынимая изо рта леденцов, косили глазом в прицел винтовки. Беременная девка могла спокойно обвешаться тротилом и подорвать к чертовой матери всех по периметру сто метров во славу аллаха.

На своих и чужих делили по принципу "свои – с кем прибыл, чужие – кто здесь есть". Жалостливые или милосердные не выживали. Эта война не знала жалости и гуманизма.

И это не депрессивная романтика военного времени, это, мать ее растак, долбанная реальность. Вот она, родимая, держите, не обляпайтесь!

Началось в колхозе утро! Понеслись автоматные очереди, бухнула какая-то самодельная мина, вслед рявкнули ответные взрывы – завертелась адова мясорубка, перемалывающая людей, как фарш на котлеты.

Подготовленному офицеру даже не требовалось оценивать взглядом происходящее – его внутренний зверь, разбуженный выстрелами, чуял опасность и врага. Он стал боевой машиной, не знающей боли, страха и человечности.

Сашка Курин уже не принадлежал себе, голова отключилась, уступив место зверю и его инстинктам. Упасть, отползти с линии огня, прицелиться – выстрелить. Нюх не подводит – незнакомый, враждебный запах идет слева. Там враг. Еще выстрел. Все? Все. Несколько секунд тишины. Прислушаться к влажному воздуху, пахнущему порохом и кровью.

Еще одна автоматная очередь, справа.

Зверь внутри офицера насторожился и снова принюхался к воздуху. Откуда стреляли? Кто здесь? Где? Посторонние звуки, выстрелы, крики, разрывы – все это не мешало сосредоточенно оценивать обстановку, все это было лишь фоном, к которому человек успел привыкнуть. Дурацкая привычка, хоть и полезная. Так где ж ты засел, родимый? Высунуть нос из-за хлипкого укрытия – бывшего мусорного контейнера, теперь лежащего на боку – смерти равносильно. Пока лежишь себе, задвинувшись за железяку, есть возможность остаться незамеченным.