Мой брат – Че

Подхваченный порывом моей матери и примером Эрнесто, я тоже начал активную деятельность. Вопрос, который тогда уже ставили перед собой левые партии, заключался в том, нужно ли браться за оружие, чтобы защищать свои идеалы. Они не могли прийти тут к согласию. Кубинская революция спровоцировала этот раскол. Она разделила всех. Мы с моей матерью были за вооруженную борьбу. Эрнесто убедил нас в этом. Он нам показал, что единственный вариант – это сражаться и что «необходимо продолжать бороться, потому что это единственный путь к победе». А вот мой отец был против.

Хоть мы и гордились репутацией Эрнесто и его подвигами, это не прошло для нас без последствий.

То были проблемные времена, но, согласитесь, какие времена не были проблемными в Аргентине? Мои родители перестали быть просто Гевара Линч де ла Серна, чтобы стать родителями Че. По всей семье словно прошел глубокий водораздел. Кубинская революция изначально казалась очень даже симпатичной. Но постепенно, по мере ее поворота влево, наши родственники стали вступать в оппозицию, несмотря на огромную привязанность, которую они испытывали к Эрнесто. В одном, однако, все были единодушны: это признание образцовой цельности и неиспорченности Че. Ponia el cuerpo[45], иначе говоря, и он доказал, что был готов умереть за свои идеалы. Его храбрость заслужила уважение всех, в том числе и его недоброжелателей. Тем не менее, хоть все члены семьи без исключения хвастались своими отношениями с ним, когда он стал героем мифических масштабов, такого уже не было в 60-е годы. С одной стороны, потому что Че был заподозрен в коммунизме, во-вторых, потому что простой факт знакомства с ним уже представлял собой риск. Трусы и традиционалисты говорили о нем плохо, критиковали его. Две сестры моего отца, Сусана и Марта, были особенно злобными. Ни одно доброе слово не выходило из их уст. Все, что они говорили, было враждебным. Они, конечно же, вышли замуж за влиятельных людей. Муж Марты был крупным хирургом. Я не знаю, чем занимался муж Сусаны. Когда моя мать умерла, Марта имела наглость заявиться на поминки. Это было очень трудное время для всех нас. Мы не знали, где Эрнесто, и моя мать умерла в мучениях. Я спросил ее, что она тут делает, и попросил ее немедленно нас покинуть. Гевара были реакционерами, за исключением, может быть, моих тетушек Беатрис и Марии-Луизы. А вот моя бабушка слыла конформисткой. И что самое удивительное? Послом Аргентины на Кубе, когда Че победоносно вступил в Гавану, был двоюродный брат моего отца. Это был упомянутый выше Рауль Гевара Линч, тот самый, кто помог нам получить новости от Эрнесто, тот самый, кто подписал свидетельство о рождении Эрнесто. И он вовсе не был сторонником революции!

Вокруг нас образовалась пустота. Что касается семейства де ла Серна, то мой дядя Хорхе остался верным и внимательным. Но никто из его детей больше не приходил к нам домой. Мой дядя Кордова Итурбуру и моя тетя Кармен де ла Серна сохранили дружбу с нами, но Каэтано теперь почти исключительно посвятил себя поэзии и художественной критике.

* * *

На Кубе Фидель, Эрнесто, Рауль, Камило и другие пытались заложить фундамент революции и организовать свое правительство. Все, что нужно было делать, выглядело очевидным, однако задача была титанически сложной. И одной из самых больших проблем была враждебность Соединенных Штатов. Фидель призвал позитивно смотреть на союз со столь могущественным соседом. Он не был коммунистом. Его революция была прежде всего патриотической и национальной. Она не имела каких-то международных претензий. Однако его заявления не могли успокоить империалистов. Кровавый Батиста был их человеком, их марионеткой. И они не желали, чтобы их людей вот так выталкивали. Только они имели право назначать и разгонять правительства, особенно в Латинской Америке, где имела место давняя традиция угнетения и противостояния демократии.