Мой брат – Че

Он покинул Монтевидео утром 18 августа, отправившись в Сан-Фернандо, пригород, находящийся недалеко от президентской резиденции Кинта-де-Оливос. Его сопровождал бывший депутат Хорхе Карретони. Встреча с президентом должна была остаться конфиденциальной. Крайне важно было, чтобы военные не узнали, что Фрондиси согласился выслушать революционера-марксиста. Для этого, чтобы не привлекать к себе внимание, Карретони получил указание не садиться в тот же самолет в Монтевидео, что и Че. Но, опасаясь засады ЦРУ, Эрнесто отказался лететь в одиночку. Карретони уступил. Когда они приземлились на аэродроме в Сан-Фернандо, их встретили двое военных. Увидев Че, они выпучили глаза от удивления: никто не знал о его прилете. Его присутствие на аргентинской земле оказалось совершенно неожиданным и создавало проблемы. Не зная, что делать, они обратились к своему начальству. Оно дало зеленый свет. Затем Че проводили к Фрондиси. Два мужчины разговаривали в течение трех часов. И никто так никогда и не узнал, о чем они говорили. Когда встреча закончилась, Эрнесто отправился к моей тете в Сан-Исидро. Там он воспользовался возможностью поесть choripan[50].

Последние события, связанные с Че и с Кубой, видимо, нервировали многих. Моей матери несколько раз угрожали смертью. Однажды утром мы приехали домой, и наша горничная Сабина Португаль обнаружила на лестнице бомбу. Она побежала в мою комнату предупредить, что какая-то странная коробка с тлеющим фитилем лежит на ступеньках. Я схватил мою мать и ножницы на кухне. Мы спустились вниз, прыгая через ступени, и я отрезал фитиль. На улице мать обнаружила, что забыла свои зубные протезы, и она бросилась к дому, чтобы забрать их. Не зная, обезврежена ли бомба, я крикнул ей, что она сошла с ума. Напрасно! Она настаивала на своем и, в конце концов, направилась к двери. Моя мать была такой – чрезвычайно упрямой и смелой. Она была готова умереть, лишь бы получить свои зубные протезы! Я, конечно же, не пустил ее: и я пошел вместо нее. Мы позвонили в полицию. Это оказался тротил. А виновники так никогда и не были найдены.

У меня был двоюродный брат-фашист по имени Хуан Мартин Гевара Линч. Меня часто с ним путали. Таким образом, мы получали анонимные звонки и от противников Эрнесто, и от его сторонников. Одни говорили: «Сын нацистской шлюхи». Другие: «Коммунистическое дерьмо». Это была весьма политизированная эпоха.

Моя мать была очень осторожная, но при этом производила много шума. В ходе встреч или конференций, на которых она просто присутствовала или принимала участие, она никогда не раскрывала, что она – мать Че. Она просто называла себя Селией и преднамеренно опускала свою фамилию. Некоторые ее знали, другие догадывались, третьи не шли на сближение. В любом случае, она не хотела пользоваться своим родством для получения льгот или специального лечения. Наоборот. Она чувствовала себя непринужденно в общественных местах, в окружении простых людей. Но в то же самое время она провоцировала много шума вокруг Кубинской революции.

23 апреля 1963 года, возвращаясь после шестимесячного пребывания на Кубе, в Европе и в Бразилии, она была арестована в Конкордии, городке на уругвайской границе. Она была объявлена «опасной». Она хотела вернуться в Буэнос-Айрес на машине по дороге из Рио-де-Жанейро, чтобы «внимательно рассмотреть Америку». Ей было пятьдесят семь лет, и у нее было слабое здоровье. Ее взяли под контроль исполнительных органов и обвинили в нарушении верховного постановления № 8161/962, запрещавшего коммунистическую пропаганду в стране. И в чем же заключалась коммунистическая пропаганда? При матери нашли фотографию Че, несколько книг, рукопись Эрнесто и небольшой флаг Кубы.

Моя тетя Кармен, мой отец, мой брат Роберто, сестра Селия, ее муж Луис и я сразу поехали в Конкордию. Арест матери уже горячо обсуждался в таблоидах: она дошла аж до Чехословакии, а некоторые газеты обвинили ее в шпионаже. Судья постановил освободить ее, но президент Аргентины Хосе Мария Гуидо из Unión cívica radical (Гражданского радикального союза) отменил это решение и приказал перевести ее в женскую исправительную тюрьму «Buen Pastor» (Небесного Доброго Пастыря), что в квартале Сан-Телмо в Буэнос-Айресе.

За такое преступление, как рождение Че, она оставалась в тюрьме два долгих месяца. Она могла бы провести там и десять месяцев, и десять лет, потому что приговоры тогда выносились совершенно произвольно. Мы приходили повидаться с ней почти каждый день. Она никогда не жаловалась. Свою грязную камеру она делила с другими заключенными и написала Эрнесто: «Это замечательный обезображиватель[51]. Как для обычных заключенных, так и для политических. Если ты вялый, тут ты становишься активным, если ты активен, становишься агрессивным, если агрессивный, становишься непримиримым». Через несколько месяцев власти предоставили ей выбор: остаться в тюрьме или покинуть страну. Она выбрала последнее.