Мой брат Юрий

Если б знать заведомо, сколько горя принесет нам эта рожь...

«Мины» на дороге

Отец что-то долго искал во дворе, потом заявился в землянку, держа в руках ящик из-под гвоздей. Ящик был пуст.

— Что за чудеса?  Куда это они запропастились?

Гвозди отцу были нужны, что называется, позарез: от взрыва бомбы, той самой, которая так некстати пощадила Черта, осела, грозила обрушиться на головы крыша землянки. Сейчас мы ставили подпорки, подшивали к потолку тесинки.

Куда запропастились гвозди — никто не знал, поэтому все промолчали. Только мама высказала предположение:

— Наверно, Черт перетаскал все.

— Зачем они ему?— резонно возразил отец.— Юрка, сознавайся, твоя работа?

Юра сидел на нарах в углу, рассказывал Борису сказку о злом сером волке и трех доверчивых поросятах.

Брал я немного,— недовольный тем, что его перебивают, отозвался Юра.

— Так тут ни одного не осталось, это как объяснить?— рассердился отец.

Юра молча пожал плечами: при чем, мол, тут я?..

В это время, как на грех, в землянку влетел Володя Орловский. Закричал от дверей:

— Скорей, Юрка, там целая колонна машин идет. Бе...

Юра сделал страшные глаза, и Володя поперхнулся, замолчал, неловко затоптался на пороге. Карманы штанишек у него подозрительно оттопыривались, что-то держал он и за пазухой в рубахе.

— Поди-ка сюда, голубчик,— позвал его отец.— Покажи-ка мне, что ты в карманах носишь?

Володя отступил было к дверям, но отец успел перехватить его, крепко взял за плечо:

— Давай-давай, не стесняйся.

— Показывай уж, чего там,— угрюмо посоветовал Юра: он сидел, не глядя на отца, и закручивал угол тюфяка.

Володя засопел, достал из кармана грязную тряпочку — что-то было завернуто в ней. Отец встряхнул тряпку — скрученный из трех вершковых гвоздей, лег на его ладонь «ерш».

— Вот они, гвоздочки!— почти обрадовано сказал отец.— А я-то, старый дурак, весь двор перерыл. Глянь-ка, Валентин, до чего додумались, стервецы: шляпки поотбивали, а концы заточили. Умно. Сколько ж у тебя таких штук?

Володя приободрился:

— Двенадцать.

— За пазухой тоже они?

— Ага.

— «Ага»! Тридцать шесть гвоздей загубили. А у тебя, сынок?— повернулся он к Юре.

— У меня нет — все у Володьки.

Отец, прихрамывая, прошел в угол, подвинул Юру в сторону, поднял тюфяк.

— Глупый ты, парень. Уколешь — на чем сидеть будешь?

Он достал из-под тюфяка десятка полтора «ершей» — точь-в-точь таких же, как у Володи.

— Это мины. Оружие,— нехотя объяснил Юра.— Военная тайна.

— Я понимаю, понимаю. Сколько ж машин «взорвали» вы на своих «минах»?

— Одну  пока,— деловито сообщил Володя.— Генерал в ней ехал, а заднее колесо напоролось и выстрелило, как из пушки. А генерал  потом шофера ругал.

— Значит, генерал, никак не меньше?— задумчиво переспросил отец.— И давно вы этим занимаетесь, пиротехникой этой?

— С самой весны, еще грязь когда была.

— Тимофеевна,— ласково сказал отец,— дайка мне ремень, я их, мерзавцев, обоих выпорю, чтобы никому не обидно. Кому я толковал, что такие вещи с умом надо делать?

— А мы с умом!— вызывающе сказал Юра.— Мы идем по дороге и бросаем в пыль незаметно, а потом смотрим издали, как машины едут.

— «С умом, с умом»!.. А карманы оттопыриваются у кого? А добра перевели сколько! Где его ныне достанешь, такой гвоздь?

У отца в голосе и злость, и слеза.

Мне стало жаль незадачливых конспираторов.

— Гвозди выпрямить можно. Дел-то — пустяки.

Но на отца «накатило» — он перешел на крик.

— В яму, сейчас же все в отхожую яму выбросить. Слышишь, Валентин? А этого соловья-разбойника,— показал он на Юру,— на улицу больше не выпускать. Пусть Зоя грамотой с ним займется, а то он, поди, все буквы перезабыл, дурака валяя.

Возражать отцу в такие минуты бесполезно. Я собрал все ребячьи поделки, вынес во двор.

Когда отец ушел на мельницу, Юра подбежал ко мне:

— Где наши «мины»?

— В уборной, Юрок.

Братишка глубоко вздохнул.

* * *

Ближе к вечеру заглянул в землянку Качевский.

— Валентин, поди-ка на минутку, потолковать нам надо.

— А отец где?— спросила мама.

— Ковыляет помаленьку. Обогнал я его.

Мы ушли в огород.

— Слушай,— таинственным шепотом сказал Качевский.— Ты про партизан слыхал что-нибудь?

— Слыхал немного. В Белоруссии они...

— Говорят, у нас объявились. Слушай, я ночью пойду искать их. Хочешь со мной?

— Спрашиваешь!

Мы пожали друг другу руки, условились встретиться через час.

За околицу села выходили крадучись, чтобы не попасть на глаза немецким сторожевым. Маме я шепнул перед уходом, что ночевать, вероятно, не приду.

Всю ночь проблуждали мы с Качевским в лесу, полные надежды на нечаянную встречу с партизанами. Слева и справа от нас горела деревня — прилетал к нам ветер, и тонкие запахи леса были смешаны в нем с запахами сладковатого дыма, и отчаянный женский вскрик на высокой ноте иногда вплетался в него.

— Казнят народ, ироды!— сокрушался Качевский.

Не повезло нам — не встретили партизан. Вернулись в Клушино, обескураженные неудачей, невыспавшиеся.

А в полдень по селу прошел слух, что у деревни Фомищино партизаны совершили налет на мост, перебили немецкую охрану, а мост сожгли.

С этой новостью я заявился на мельницу.

— Не там искали!