Мой брат, мой враг

Бильбао не отрывал взгляда от огромных серых волн.

— Его зовут Сергеем, — негромко сказал Коленька. — Бильбао — это позывной, для своих.

— Кличка, — натянуто улыбнулся незнакомец и уселся на один из валунов, серых от пыли.

— Кличка у собак бывает.

Незнакомец стер с лица улыбку. Начало разговора для него явно не клеилось.

— Да, конечно. Сергей. Сергей Александрович Калганов. А меня зовут Павел Павлович. Можно было бы, конечно, для начала выпить, но я за рулем. Это что у вас, самогонка?

Бильбао наконец отвернулся от моря, опять взял бутылку, сделал два глотка. Блондинка поднималась по улице.

— Это у нас армянский коньяк, — сказал он неприветливо.

— Кстати, об армянском коньяке. В машине стоит бутылочка. Предлагаю пойти туда, расположиться в салоне, нарезать ветчины и там поговорить.

— Лучше здесь. — Бильбао снова мельком оглядел окраину городка. Блондинка уже исчезла за домами.

— Как прикажете. — Павел Павлович повернулся к Коленьке: — Вы простите, молодой человек, но у нас разговор, так сказать, кон…ден… фен…ден… В общем, один на один хотелось бы.

— У меня от него секретов нет, — сказал Бильбао. — Что надо?

— Но тема такая, что… Может, все же отойдем?

— Нет. — Бильбао демонстративно уселся на любимый свой камень. — И не тяни кота за хвост. Говори сразу суть.

Дойник зажевал губами, подумал немного, потом хлопнул ладонями по коленям:

— Ладно, может, так и лучше будет. Без всякой там дипломатии. Мужской разговор. Чеха знаешь?

Коленька закрыл книгу. Он был уверен, что та поездка на рынок еще аукнется. Вот и аукнулась. Стало уже интересно. Он посмотрел на Бильбао. У того было, как всегда, скучающее выражение лица.

Павел Павлович достал из кармана алюминиевый футляр, вытащил из нее сигару, обрезал ее, щелкнул зажигалкой, затянулся, выпустил густой клуб дыма. Решив, что эффект он уже произвел, заговорил дальше:

— Так вот, Чех мне больше не нужен. Приглашаю к сотрудничеству тебя. Есть очень интересные проекты.

— Мне проекты до лампочки, — сказал Бильбао. — Мне надо, чтоб к рынку никто больше не лез.

— Это естественно, — тут же согласился Павел Павлович. — Никаких третьих лиц.

— А вторые зачем? Ты мне зачем? — спросил Бильбао.

Дойнику захотелось ослабить галстук, но рука дрогнула, жирный пепел сорвался с сигары, и ветер тут же размазал его по плечу пиджака.

— Но туда вложен мой труд, — неожиданно охрипшим голосом сказал он, уронил сигару и раздавил ее ногой. — Я взялся навести там порядок и навел его. А за это, естественно, полагается плата. Мне плата, мне! И тем, кто работает на меня.

— Про порядок расскажи. Что ты там навел?

Дойник уже научился с горем пополам носить костюм, курить сигары, но привычка, выработанная в райкоме — распознавать начальство по тону, голосу, — осталась. Когда приходилось приезжать в область, то в толпе выходящих из обкома людей он тут же определял пешек и королей. Сейчас он услышал короля и без промедления ответил:

— Граждане с Кавказа хотели там и цены устанавливать, и места все захватили, местным некуда было приткнуться. Но есть в городе Аслан такой, деспору ихнюю возглавляет…

— Может, диаспору? — спросил Коленька.

— Да. Ее. Так вот, я с ним договорился, теперь местным торговцам лафа. Но платить-то ему надо! И еще воры там шныряли, теперь их меньше стало.

— А за воров кому платишь?

Дойник взглянул на Бильбао и вдруг понял, что перед ним мальчишка, по годам такой же, как и его сын. Сын только, правда, еще, наверное, и водки не нюхал, и бабу голую не видел, хотя в студенческих общежитках все возможно, а этот… У этого взгляд не просто взрослый — взгляд победителя. Этот своего и чужого не упустит, если его как-то не остановить. С ним трудно будет договариваться.

— И за воров плачу, а кому — скажу, если станем работать вместе. Но рынок — деталь, одна из многих. Мне нужен человек, который бы взял шефство над торговыми палатками — это хорошие деньги. И еще…

— Разговор окончен. — Бильбао поднялся, скрестил руки на груди. — Скажи своему Аслану, что мясо на рынке будут продавать без его на то согласия, и, если у него появятся вопросы, пусть приезжает к этим камням, поговорим с ним по гамбургскому счету. Я правильно говорю, Коленька?

Коленька, вместо ответа, поправил очки на переносице и тоже встал.

— Вот так. А все остальное меня не колышет — палатки ваши, задумки ваши. — Бильбао взглянул на стоявшую машину гостя. — Чеху привет передай. Как-никак, знакомый.

— Ладно, — поднялся и Дойник. — Жаль, что разговора не получилось. Но может быть, мы к нему когда-нибудь и вернемся.

Он, видно, ждал, что ему протянут сейчас хотя бы руку, чтобы попрощаться, но Бильбао опять повернулся к морю, и Дойник, уже не скрывая свою врожденную сутулость, потопал к машине. Грязное пятно украшало теперь дорогие брюки и на седалищном месте.

— Ты все говорил правильно, — как бы подвел итог встречи Коленька. — В дерьмо это соваться не стоит.

— Оторвемся сегодня, — думая о своем, ответил Бильбао. — Чего-то так на душе муторно…

— Да, с таким настроением в Ракитное тебе ехать не стоит.

— Какое Ракитное?

— Эта девочка, блондиночка, там живет, у тетки.