Мой брат, мой враг

Павел Павлович Дойник сам никаких вопросов, конечно, не решал. Был он водителем второго секретаря райкома партии Старикова, ведавшего вопросами сельского хозяйства и промышленности. Долго, почти восемь лет возил его по району, вот волей-неволей все и всех изучил. Секретаря этого полгода назад турнули с должности, без лишнего шума спровадили на пенсию, хотя шум и мог подняться. Не так, как надо, распределил он легковые машины, пришедшие на район. А одну вообще замылил, продал на сторону. И с квартирами накладка вышла: дал, кому не полагалось. В другое время все сошло бы, как раньше и сходило, да пришел новый первый секретарь и стал шашкой махать, про перестройку говорить, старые кадры разгонять, чтоб, значит, своих в аппарат пристроить. Все же ясно, чего там…

Дойника, правда, никто не гнал, может, он и остался бы в райкомовском гараже, да Стариков на своих проводах по душам с ним поговорил. Чует, сказал, Паша, мое сердце, что великий бардак в стране начинается и что надо каждому за себя сейчас думать. У меня, сказал он дальше, Паша, есть для этого голова, связи остались, но самому высовываться нельзя. Потому, если хочешь, предлагаю тебе возглавить фирму по вопросам недвижимости, хватка у тебя есть, в этом я убедился, с первоначальным капиталом помогу, все затраты мои, но потом, будь добр, о процентах не забывай.

Как Стариков планировал, все пока так и получается. Работа кормит, и бывшему шефу Дойник исправно платит, потому как, во-первых, надо быть порядочным, а во-вторых, признаться, без звонков да советов старого райкомовца самому не раскрутиться. Но уже заработала машина, уже отлаживается механизм…

Рынок — это уже придумано без участия Старикова. Это вроде как подработка, но очень хорошая подработка. Жалко такие деньги терять. Причем пацану отдавать. Может, правда, и не пацану, может, этот самый Бильбао от того же дядиного имени, по его указке так наглеет, что своим городком не ограничивается, тут территорию столбит. И ведь умно все сделал, если верить Чеху.

Дойник взглянул на стол, где стояла коробка с сигарами, опять поморщился. Гадость, трудно к такому дыму привыкать, однако надо. Как к костюму и галстуку в жару. Стариков посоветовал: создавай имидж, делай так, чтоб от тебя не бензином и потом, а дорогим одеколоном веяло. Чтоб клиент по тебе судил о конторе. Этот урок старого партийца бывший шофер принял близко к сердцу, потому как он понравился. Поработал Дойник с высокопоставленными, может о них судить: не умнее они и не святее всех других, но вот могли же себя преподносить!.. Увидишь их, отутюженных, лоснящихся, и поневоле поклон бьешь. Теперь надо, чтоб все вокруг быстрее забыли, что был Дойник простым шоферюгой, что только и умел — коробки за шефом таскать. Теперь у него самого есть мальчики на побегушках, и решения он принимать научился вовсе даже не глупые. Варит, значит, голова.

С Бильбао тоже нельзя фраернуться. Пацан этот, видно, наглый, но смелый. Чех тоже не дурак, но проиграл ведь пришлому, плакаться прибежал и предлагает сейчас ерунду. Масштабную драку устраивать — последнее дело. Другой есть ход. Хороший ход.

Дойник заулыбался, хлопнул в ладоши, вынул из кармана помятую пачку «Нашей марки», закурил не для имиджа, а для души, — при Чехе так можно себя вести. Чех — пустое место.

— Так какие приказания будут, Пал Палыч? Что с Бильбао делать? Я сегодня сам на рынок ездил — его пацаны там дежурят.

Дойник глубоко затянулся, закрыл глаза. Сказал, не разлепляя их:

— Буду думать. А ты иди пока домой. Не нужен ты мне пока.

Чех вышел.

А может, и совсем не нужен, подумал Дойник, услышав звук захлопывающегося замка. Бильбао победил? Отлично! Вот победителя и надо к себе приближать с уже готовой бригадой. Им работы тут хватит. Пусть, кроме рынка, частный извоз под контроль возьмут, торговые палатки. Торгаши сами плачутся, что им охрана нужна, а доморощенным таксистам организации дела в их предпринимательстве не хватает, мешают друг другу. Дойник знает, как им помочь, но пусть платят. Не ему лично: Стариков прав, светиться не надо. Черт-те как все еще повернется, потому на себя сейчас можно брать только деньги, а дел пусть не будет видно.

Коленька сидит слишком близко к воде, мелкие брызги от волн долетают до него и окропляют страницы книги. Надо бы, конечно, отойти подальше, но к этому отшлифованному, удобному, как кресло, камню он привык за многие годы. На нем Коленька еще сказки читал. А любимый камень Сереги Калганова — рядом. Он почти не зовет друга по кличке, хотя кличка, конечно, красивая — Бильбао.

Тельняшка и джинсы Сереги лежат на черном валуне, сам же он заплыл метров на двести и качается на волнах. Коленька тоже плавает неплохо, но волны такие прут, что лучше все-таки сидеть на берегу, листать Монтеня. Вот у кого голова мыслителя была! А жил ведь в какие времена? Даже не верится: еще тогда, когда Иван Грозный с опричниками головы казненных на колья насаживал…