Мой брат, мой враг

Клев шел вяло, но бычок был крупный, жирный, и Бильбао с явной неохотой погреб к берегу. В такую погоду еще сидеть бы и сидеть на мерно качающейся лодке, греться на необжигающем осеннем солнце, но отсюда, с моря, хорошо был виден причал, у которого вот уже минут пятнадцать стоял белый жигуленок. Машина эта была Бильбао очень даже хорошо знакома.

Дядя Федя, одетый в спортивный костюм, кроссовки, пройдя по темным крепким мосткам, сам впрыгнул в лодку, прежде чем поздороваться, поднял садок:

— Для такого времени нормально! Чего мне вчера не сказал, что рыбачить собираешься? Вместе бы посидели.

Только потом протянул для пожатия руку, помог связать удилища, понес их к машине, бросил в багажник.

— Что дальше делать хотел, племяш?

— Бычков жарить.

Дядя Федя подмигнул:

— На костре, на проволоке, да? Давно таких не ел. Ну давай покулинарим.

Конечно, Бильбао понял, что не ради бычков приехал сюда капитан Рыков, родной мамин брат, но ни о чем спрашивать не стал. Надо будет — дядя сам все скажет.

Разожгли выброшенные морем и высушенные уже дрова, подождали, когда они перегорели и светились теперь изнутри, раскаляя воздух, только потом вывесили над жаром нанизанных бычков. Дядя принес из машины клеенку, мытые огромные помидоры, уже нарезанный хлеб, полбутылки самогонки.

— Мог бы и получше чего-нибудь для себя достать, — сказал Бильбао.

— Ты же знаешь, я никогда и ничего не достаю. Это, если хочешь, мой принцип. И потом, когда за рулем, то вообще не пью. Это для тебя.

Бильбао ругнул себя за сорвавшуюся с языка фразу, подумал, что сейчас дядя выскажется по поводу того, как его племяш умудряется при существующем дефиците затовариваться водкой, но разговор пошел на другую тему.

— Скандал вчера вышел. Почти международный. Ты, конечно, о нем не слышал и отношения к нему не имеешь?

— Я вообще пока не знаю, о чем речь.

— О чем… Ты где вчера был?

— В Светловске.

— Вот-вот. Туда как раз и приехал секретарь одного из горкомов партии азербайджанских, устанавливать деловые контакты с нашим регионом. В три часа его ждали, журналистов пригласили, а он пропал. Был накануне и исчез. К вечеру его в непотребном виде нашли.

— Нажрался? — уже кое о чем догадываясь, спросил Бильбао.

— Лучше бы нажрался. Мои коллеги его голого за городом обнаружили, возле пруда. Одежду свою отстирывал. Сказал, среди бела дня напали грабители, затащили на пустующую стройку, отобрали деньги, облили цементным раствором. Но официальное заявление писать отказался, так что уголовное дело по этому происшествию открывать никто не будет.

— И чего же он возле пустующей стройки торчал? — спросил Бильбао.

Дядя горестно вздохнул:

— Там еще несколько таких бедолаг торчало. Но те — не секретари горкомов, те никому не нужны были. Тоже, кстати, не жаловались, никаких показаний не давали.

Бычки были удивительно вкусны, их белое мясо легко отделялось от костей. Дядя Федя и Бильбао профессионально, одним движением, разделывали рыбешек так, что лишь голые хребты падали на землю.

— Никаких, значит, официальных бумаг никто не составлял, но дошла до меня, Серега, неофициальная информация.

Бильбао сделал два небольших глотка прямо из горлышка бутылки, потянулся за помидором:

— Я уже понял, о чем речь, дядя Федя.

— Хорошо, что понял. И вообще, хорошо, что мне никогда не врешь. И я тебе правду буду говорить, Серега. А ты уж решай, что нам делать. В детали вдаваться не буду, но по рынку светловскому разговоры об одном Бильбао идут, теперь вот купание кавказцев в цементе тоже с этим именем связывают. Но и это не так страшно было бы, если б меня рядом не ставили. Говорят, куролесит этот Бильбао безнаказанно потому, что родственник его прикрывает, мент, и что-то от прикрытия этого имеет.

Остывающие бычки теряли вкус. С моря неожиданно набежали тучи, словно напоминая, что в позднюю осень тихие солнечные дни — исключение. Ветер стал поднимать песчинки, рыбу пришлось срочно складывать в пакет.

— И что плохого говорят обо мне на городском рынке, дядя Федя?

— Так вроде и плохое не говорят. И кавказцев умыли, видать, за дело, раз они не жалуются. Но само то уже, что разговоры идут об организационном начале… С одной стороны, про опасность оргпреступности везде пишут, а с другой — у Бильбао вроде как армия целая тех, у кого кулаки чешутся. И если только кому-то стоит захотеть доказать, что армия эта как раз нарушает наши советские законы…

— Не армия — орда. И никого мы вроде не убиваем, не грабим. Иногда только экспроприируем экспроприаторов, но это и партии не возбранялось делать.

Дядя Федя окинул пустынный берег, понизил голос:

— Вот об этом — не надо, не трогай партию. И вообще, заболтать ты меня, конечно, можешь, но я болтовни слушать не хочу. По делу давай говорить. Вчера на пляже твои опять оргию устроили, песни всю ночь орали…

— Меня вчера не было там, дядя Федя.