Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика

Но, если честно, я вовсе не был уверен, что Сэм прав насчет войны. Конечно, когда он говорил, что мы должны жить свободно и что нам не следует подчиняться приказам, поступающим из-за океана, и все такое прочее, — это казалось правильным. Но мне казалось, что за всем этим кроется нечто большее, о чем Сэм не ведает. Хотя в отличие от Сэма отец никогда не учился в колледже, я все равно был уверен, что он знает больше. Отец был взрослым, и Сэм наверняка считал себя взрослым, но для меня-то он оставался просто братом и в моих глазах не имел такого влияния, как отец.

Я был рад, что Сэм вернулся домой, но не хотел, чтобы его ссора с отцом испортила мою радость. Лучше бы он молча досидел до конца ужина, и мы бы пошли наверх, на чердак, где обычно спали. Я бы прижался к нему, чтобы согреться, и слушал его рассказы о Йеле и о хорошеньких девушках из Нью-Хейвена, с которыми он был знаком, о хмельных пирушках с друзьями, о его успехах в диспутах. Сэм был прирожденным победителем. Приезжая из колледжа, он всегда рассказывал об одержанных победах. В спорах и диспутах он с легкостью одерживал верх над противником.

— А потом выступил я, Тим, — рассказывал он. — Выступил и победил. — Он объяснял мне правила диспутов, а я никогда толком их не понимал. — Тим, это была великая победа. Потом все обступали меня и говорили: «Ты был лучше всех, Микер! Это точно!»

Сэм не мог похвастаться своими победами перед отцом, или матерью, или мистером Бичем, или кем-то вроде них — ведь хвастовство было гордыней, а значит, грехом. Но он мог хвастать передо мной — уж мне-то все равно, гордыня это или нет; главное — мне было интересно. Да Сэм, скорее всего, и в самом деле побеждал в этих спорах. Он всегда приносил домой книги на латыни или на греческом, а на них надписи, что Сэм получил их в награду за лучшее выступление. Надписи, ясное дело, были на греческом, которого я не знал, но Сэм мне врать не станет.

Вот я и не хотел, чтобы Сэм и отец поссорились. Это испортило бы все веселье, а уж случись очень серьезная ссора, Сэм и вовсе мог бы убежать. Он уже несколько раз убегал, повздорив с отцом, — обычно в хижину Тома Воррапа, что за домом полковника Рида. Том Воррап был последним индейцем, который жил в Реддинге. Он приходился внуком знаменитому вождю, которого звали Чикен — смешное имя для предводителя. Том пускал людей к себе в хижину на ночлег. А Сэму было очень удобно туда убегать — до хижины рукой подать, и стоило ему захотеть, он мог без труда вернуться.

За ужином Сэм говорил мало. Взрослые не обращали на него никакого внимания, а я продолжал смотреть на брата, восхищаясь его мундиром. Я видел, что он о чем-то думает, и опасался, как бы его мысли не привели к очередной ссоре с отцом. Но вот ужин подошел к концу, а Сэм по-прежнему молчал и оставался спокойным. Поэтому я решил, что все в порядке. Взрослые поднялись из-за стола.

— Сэм, поможешь мне подоить корову? — спросил я.

— Я не могу — испачкаю мундир.

— Ну так сними его.

Было видно, что доить корову ему не хочется.

— Моя одежда осталась в Йеле, — сказал он.

— Возьми что-нибудь у отца.

— Ладно, — согласился он. — Иди в коровник, я буду через минуту.

Я, конечно, знал, что торопиться он не станет, но все равно вышел на улицу. Коровник находился за домом. Половину дома занимала таверна, вторую половину — магазин. В главном помещении, которое мы называли пивным залом, находился большой камин. По стенам стояли бочки с пивом, сидром и виски. Посредине располагался длинный стол, а вокруг него — скамьи. У стены напротив камина стояли бочки и мешки со всякой всячиной, которую мы продавали фермерам со всей округи. Мы торговали тканями, иголками и нитками, гвоздями, ножами и ложками, солью и мукой, горшками и кастрюлями, сковородами и противнями, мисками, и корытами, и кое-какими инструментами, хотя обычно за инструментами люди ехали в Фэрфилд[12].

За пивным залом находилась кухня. Кухонный камин был еще больше, почти во всю стену. Там же, само собой, стоял буфет, с балки свисали окорока, в ряд выстроились бочонки с солониной и соленой рыбой, кувшины с медом и мешки с пшеницей. Задняя кухонная дверь вела на вечно грязный скотный двор, в глубине которого находился коровник. Мы держали корову — Старуху Прю, лошадь по кличке Грей, цыплят, уток, гусей и старую свинью с полудюжиной поросят. Обычно за этой живностью смотрели мы с Сэмом, но с тех пор, как он уехал в колледж, мне приходилось делать все самому. Работы уйма, и я ее терпеть не могу.