Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика

Я почти полностью выдоил Старуху Прю и начал сильнее сжимать ее соски, чтобы выдавить последние капли молока, делая вид, будто совершенно забыл, о чем шла речь.

С минуту он молчал. Потом сказал:

— Ты поклянешься, что не расскажешь?

— Ты ведь говорил, что не собираешься мне рассказывать.

— Хорошо, не буду, — ответил он.

— Ладно, клянусь, — сказал я.

— Своей честью?

— Да.

— Это не шутки, Тим.

— Я клянусь своей честью.

Он глубоко вздохнул:

— Я вернулся, чтобы забрать «Браун Бесс».

Это поразило меня даже больше, чем его заявление, что он собирался воевать. «Браун Бесс» — это ружье, которое имелось в домах у большинства жителей в Коннектикуте. Было оно коричневым и название свое получило от уменьшительного имени королевы Англии Елизаветы — ведь впервые этот тип ружей появился во время ее правления. Длина «Браун Бесс» равнялась как раз моему росту, да еще у ружья был штык длиной около двадцати дюймов. Отец повесил штык над камином. Он охотился с «Браун Бесс» на оленей, а иногда брал ее, отправляясь с другими мужчинами на поиски волка, который повадился на скотный двор. И еще отец брал с собой ружье каждую осень, когда ездил в Верпланкс, чтобы продать скотину и купить запасы для магазина. В дороге у него никогда не было неприятностей, но на его знакомых, случалось, нападали. Так что, как видите, без ружья в доме было не обойтись. Сражаться с британцами — это одно, они далеко отсюда, а вот взять ружье отца — совсем другое дело, и дело очень скверное: отец был здесь, рядом, и казался мне более реальным, чем британцы.

— Сэм, тебе нельзя этого делать, — сказал я.

— Я говорил, что это не шутки, — ответил Сэм.

Уж лучше бы мне ничего не знать.

— Ты не должен это делать, Сэм. Отец убьет тебя.

— Если у меня не будет ружья, то меня убьют красные мундиры. Кроме того, оно принадлежит семье, не так ли? У меня на него столько же прав, сколько и у всех остальных, разве нет?

Я знал, что это было не так, и покачал головой:

— Оно не принадлежит семье, оно принадлежит отцу.

С минуту мы оба молчали. Затем Сэм сказал:

— Ты помнишь, Тим, — ты дал клятву.

Лучше бы я не давал этой клятвы. Я боялся нарушить ее, но меня пугало и желание Сэма украсть ружье.

— Давай закончим и пойдем спать.

Я подумал, что, если мы ляжем спать, он сразу же заснет, потому что в тот день он прошел тридцать миль из Нью-Хейвена. Утром мы все должны будем пойти в церковь — таков был заведенный порядок: ходить в церковь по воскресеньям, а после проповеди люди, как обычно, заполнят таверну, и Сэму будет непросто взять ружье.

Я закончил доить Старуху Прю. Сэм отнес яйца в дом и вернулся, мы накормили и вымыли скотину. Говорили мало. Сэм, конечно, жалел о том, что рассказал мне о своем плане, а я думал, как бы его остановить. Наконец мы закончили.

— Пошли спать, — сказал я.

— Хорошо, — сказал он. — Ступай наверх, я поднимусь через минуту, хочу поговорить с отцом.

— Пожалуйста, пошли сейчас.

— Не волнуйся, Тим. Просто поднимайся и ложись спать.

Я не хотел оставлять его, но знал, что спорить бесполезно, поэтому я пожелал спокойной ночи отцу и матери, прочитал молитву и пошел наверх. На втором этаже нашего дома было четыре спальни, где ночевали постояльцы, когда они у нас были. У нас останавливалось множество людей, путешествующих между Стратфордом, Денбери, Литчфилдом и Норуолком[14] или даже едущих в Нью-Йорк, и по дороге им было нужно где-то переночевать. Над вторым этажом находился чердак, где спали мы с Сэмом. Там было не так много вещей — только пара кроватей. На чердак вела не обычная, а приставная лестница. Я поднялся, даже не подумав взять с собой свечу. Я знал, что все было на своих местах. Кроме того, в полу были щели, которые пропускали свет, так что при необходимости можно было что-то разглядеть. Я разделся, лег в постель и натянул на себя одеяло. К этому времени я уже порядком устал, ведь ежедневной работы в таверне было немало, но решил не засыпать и дожидаться Сэма, чтобы он рассказал мне истории о своих победах на диспутах. Чтобы не заснуть, я лег на спину и уставился в темноту, наблюдая за точками, плывущими перед глазами. Но глаза упорно продолжали закрываться. Тогда я начал повторять по памяти названия всех книг Библии и дошел до книги пророка Авдия, после чего все же уснул.

Проснулся я от крика. Я сел в постели. Кричал отец. Я не мог разобрать слова, но услышал его мрачный и суровый голос, доносившийся снизу. Затем раздался голос Сэма — он тоже кричал. Я встал с постели, тихо спустился по приставной лесенке и сжался на верхних ступеньках лестницы.

— Ты не получишь ружье, — кричал отец. — Ты не пойдешь в Уэзерсфилд, и ты сейчас же снимешь этот мундир, даже если тебе придется пойти в церковь голым.

— Отец…

— В моем доме не будет измены! Мы — англичане, мы подданные короля! Этот мятеж — бред безумцев!

— Отец, я не англичанин, я — американец, и я собираюсь сражаться за свободу своей страны.

— О Господи! Сражаться, Сэм? Стоит ли воевать из-за нескольких пенсов налогов?

— Дело не в деньгах, а в принципах.