Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика

Я не думал, что Бог поразит его ударом молнии или чем-то таким. Бог конечно мог бы метать молнии, если бы хотел, но я не верил, что он вообще когда-либо так поступал. На самом деле меня беспокоило, что Бог мог наказать его, бросив на штык красного мундира. Я знал, что Бог совершает подобные вещи, потому что однажды сам оказался свидетелем такого события. Однажды в воскресенье сюда прискакал фермер из Центрального Реддинга — он был очень пьян и ехал на лошади по кладбищенской земле, а когда мистер Бич велел ему убираться, он послал священника к черту и пустил лошадь галопом прямо на мистера Бича. И тут, не успев сделать два или три шага, лошадь споткнулась о могильный камень, фермер свалился, сломал себе шею и через минуту скончался. Это правдивая история, и тому было множество свидетелей.

Поэтому я знал — пожелай Бог наказать Сэма, он бы это сделал. Переживая за брата, я не мог понять, какая из сторон права, и не мог сосредоточиться на службе. Мне захотелось выйти из церкви. Но мистер Бич всегда читал проповедь по меньшей мере час, а вдохновленный Лексингтонским сражением он говорил дольше. К счастью, он, как всегда, должен был возвращаться в Ньютаун, чтобы провести дневную службу, а потому наконец замолчал, служба закончилась, и, вздохнув с облегчением, я встал и начал спускаться по ступенькам к выходу. Я почти до него дошел, когда кто-то дотронулся до моей руки, и я обернулся.

Это был Том Воррап. Том не очень-то походил на индейца. Он носил такую же коричневую рубашку и штаны, как любой фермер в Реддинге, и хорошо говорил по-английски.

— Здравствуй, Том, — сказал я.

Он ничего не ответил, но сжал мою руку, удерживая меня, пока остальные спускались мимо нас по ступенькам. Потом спросил тихим голосом:

— Если я тебе скажу, где сейчас Сэм, ты не проболтаешься? — Он сурово посмотрел на меня и продолжал сжимать мою руку — не так сильно, чтобы причинить боль, но достаточно крепко, чтобы я понял: захоти он сделать мне больно, сил у него хватит.

— Он у тебя, Том?

— Не рассказывай никому, Тимми. Не то втянешь меня в беду.

— Не расскажу.

Том меня напугал. Он отпустил мою руку, развернулся и начал спускаться. Я пошел за ним. Мои родители стояли перед церковью, переговариваясь с людьми. Так уж у нас принято. Церковь была единственным местом, где мы могли встретить фермеров из отдаленных уголков нашего прихода, таких, как Ампавог. Они хотели быть в курсе новостей, и отец всегда находил для них время — он говорил, что с людьми надо быть приветливым. Я знал, что родители хотели бы, чтобы и я держался поблизости и выказывал радушие. Знать-то знал, а все равно мы с Джерри Сэнфордом швырялись друг в друга камушками, пока нас не поймал отец, и нам пришлось остановиться. Мне не терпелось поскорее увидеть Сэма, но приходилось притворяться, что я никуда не спешу, а разговор затягивался — говорили о войне, о том, чего можно ожидать. Наконец родители закончили беседу, и мы пошли к дому.

Когда мы переходили улицу, я сказал:

— Отец, Джерри Сэнфорд просит помочь ему принести бревно из леса.

— В воскресенье нельзя работать, — ответил он.

— Но это не долго!

Отец только пожал плечами. Я думаю, у него было слишком много других забот, чтобы из-за этого переживать. Поэтому, вместо того чтобы идти к таверне, я развернулся и двинулся к дому Сэнфордов. Как только я его миновал и уже никто не мог увидеть меня из таверны, я перелез через каменную стену на пастбище Сэнфордов и побежал к дому полковника Рида. По дороге до него было не меньше двух миль, но, пробежав напрямик через поля, я мог проделать весь путь за пятнадцать минут. Если бы кто-то из Ридов увидел, что я иду к Воррапу, они наверняка бы захотели узнать, зачем мне это понадобилось. Поэтому я старался проскочить мимо их дома как можно быстрее. Хотя я очень нервничал — во-первых, я соврал отцу, во-вторых, Сэм такое творил… — но день стоял чудесный, и это придавало мне сил. Солнце грело спину и плечи, пели птицы, и в воздухе стоял особый весенний запах — травы и мокрой земли. Я просто мчался вперед, стараясь ни о чем не думать, и через пятнадцать минут оказался у хижины Воррапа.

Она была построена по индейскому обычаю — заостренные колья, наклонно вбитые в землю по кругу, с верхушками, связанными вместе. Колья были покрыты шкурами и тряпьем, а кое-где и соломой. Легкий дымок курился над хижиной — оттуда, где колья соприкасались друг с другом. Вместо двери в стене была дыра, завешенная одеялом, но сейчас оно было откинуто, чтобы пропустить свет. Я наклонился и заглянул внутрь. На полу, взявшись за руки, сидели Сэм и Бетси Рид. Они выглядели очень серьезными.

— Привет, Тим, — сказала Бетси.

— Привет, — сказал я, заходя внутрь и присаживаясь перед огнем. Очагом служил круг из камней, сложенных в центре хижины на полу. Еще там были постель (пара оленьих шкур, натянутых на раму), несколько горшков и кастрюль — и больше ничего, заслуживающего внимания.

— Я не надолго — сказал отцу, что помогу Джерри Сэнфорду притащить бревно.

— Эх, отец, — вздохнул Сэм. Как же горько прозвучали его слова!