И я не буду виновата.
Я поворачиваю ручку и толкаю дверь.
Ну же, ну…
Опять облом. Дверь открывается.
Ладно.
Я быстро. Зайчиком.
Ветров стоит у панорамного окна спиной ко мне, любуется на город, раскинувшийся у его ног, и треплется с кем-то по телефону. Я не вслушиваюсь и вообще стараюсь ступать и дышать потише, чтобы, не дай бог, его не отвлекать, но…
Господи, зачем я надела эти каблуки?
В какой-то момент я ступаю неловко и у меня подворачивается лодыжка, ничего страшного — но я все-таки ойкаю, и Яр тут же рывком разворачивается от окна, впиваясь в меня голодным взглядом.
— Я перезвоню, — хрипло выдыхает он и тут же сбрасывает звонок, даже не дождавшись ответа своего собеседника.
Я заставляю себя проглотить ничтожную боль в суставе и, преодолев последние два шага до стола Ветрова, роняю на полированную столешницу стопку листов с моим переводом. Никаких комментариев — он в курсе, что я ему принесла.
Все, теперь — бежим…
Наивная дура…
Яр догоняет меня у самой двери, придавливая её перед самым моим носом, перекрывая мне путь к свободе.
— Не спеши, Викки, — мягко шипит этот гад, склоняясь к моим волосам, — нам уже пора поговорить, разве ты так не думаешь?
Чёрт возьми, как просто я попалась!
Разворачивается ко мне Викки медленно, бледная и дрожащая от кипящей в ней ярости. Впрочем, я этот взгляд выдерживаю спокойно. Никак иначе она сейчас смотреть на меня не может. Еще слишком рано.
Тем более сейчас, когда она от меня даже сбежать не может.
— Суд уже на следующей неделе, — я роняю ладонь и справа от лица Викки — склоняюсь к её лицу еще ближе, — дай мне встретиться с Машей. Сейчас ведь я ничего не успею провернуть, ничего из того, чего ты боишься. За одну неделю невозможно убедить ребенка, что со мной ей будет лучше. Так что — прекращай. Я хочу с ней просто погулять. Можешь присутствовать — убедишься, что никакой крамолы я ей не говорю и против тебя не настраиваю.
Так будет даже лучше.
И Машутка любит, когда мы оба с ней рядом, да и в моих интересах, чтобы моя Викки была рядом со мной. Куда больше удобных возможностей открывается.
Я надеялся услышать ответ — положительный хотя бы, хотя на самом деле — сошел бы хоть какой. Он бы уже означал, что мы сдвинулись с мертвой точки её беззвучного игнора моей персоны. Невозможно выиграть в споре, если твой оппонент никак не вступает с тобой в дискуссию.
Вот Викки и пользуется этим паскудным правилом. Молчать до конца, до победного, не унижаться ни на какие просьбы, ведь я надолго её не удержу — буду просто вынужден отпустить её по истечении перерыва.
Поэтому она упорно молчит, настолько язвительно улыбаясь, что яснее некуда — хоть какого-то ответа я от неё добьюсь только пытками.
Не хотелось бы.
Ну — или хотелось бы…
Если быть откровенным до конца — немалая часть меня надеется, что Викки продолжит упрямиться, и что мне удастся претворить в жизнь ту часть моего плана, что считается сомнительной с точки зрения морали, но — точно будет действенной.
Ну, не сможет она вот этот фортель мне спустить беззвучно. Она — взорвется. Я её знаю.
Да, она повзрослела, научилась держать свой буйный темперамент в узде, но не такая уж и крепкая — та узда. И уж я-то примерно представляю, чем высвободить наружу весь этот тайфун.
Но, пока нет — пока держимся и даем шанс на «мирное» разрешение конфликта.
— Вик, я ведь не выпущу тебя до тех самых пор, пока мы не обсудим нашу с тобой ситуацию, — замечаю я спокойно, тайком любуясь её красивыми, такими мягкими губами этой упрямицы. Боже, дай мне повод. Пусть она и дальше молчит…
Молчит…
Как же ты меня радуешь, Викки!
— Ну что, хочешь, чтобы я начал добиваться от тебя ответов по-плохому? — я старательно прячу в своем голосе предвкушение. — Милая, я ведь прекрасно помню, как решаются проблемы твоих бойкотов. Неужели ты думаешь, я забыл, как это делается?
У Викки расширяются глаза — она помнит. Боже, какой же это кайф, что она помнит. Все это настолько мне на руку — что я бы счел это невозможным, если б сам не видел.
Викки пытается сделать шаг назад, только ходить сквозь двери не по силам даже такой умнице. А дверь я успел заблокировать, черта с два она теперь выйдет, пока я не введу код электронного замка.
— Не убежишь, не-а, — шепчу я, с удовольствием касаясь пальцами упрямого подбородка бывшей жены. А потом скольжу вниз, ожидая, что вот сейчас она взорвется, вспылит, снова попробует меня ударить. У неё есть все возможности, и я даже уворачиваться не собираюсь, но пока она этого не сделала — у меня есть её нежная кожа под самыми кончиками пальцев, краешек воротника блузки и маленькая белая пуговка за которую я успеваю зацепиться, перед тем как становится совершенно невозможно видеть что-то кроме этих бездонных, таких красивых — и таких оторопевших глаз.
А потом — будто гром гремит.
Три недели игнора.
Пока мы были женаты — самый её максимум был дня три. Потом — я терял терпение.
Сейчас — я теряю контроль.
Хотя исход в любом случае — один и тот же…