Мой чужой король

Ох, и в его крови бурлит огонь, сталкиваясь со льдом, мешая мне думать. Мы будто одной на двоих хворью заболели — но только я и чувствую, даже на этом пронзительно ветру чувствую…

— Не извинений хочу, — выталкиваю из себя. И для него неожиданно, и для себя. И так быстро, будто боюсь передумать и замолчать посреди фразы, — Но перестань судить по каждому слову, мой король.

— Я ведь и по поступкам могу…

— А если я буду?

— А разве не делаешь это?

Медлю. Но поясняю все-таки:

— Быть может… я ищу и другие возможности. Быть может… иногда я чувствую надежду.

Он неоэиданно опускается рядом со мной на шкуру. А потом… удивительно, но разворачивается так, как сидел прежде Даг. Защищая меня от ветра. И голос его слегка приглушен, когда спрашивает.

— Надежду на что?

«Женщина, что река, Эсме. Устроит запруду — и все застынет, покроется илом, встанет. Бревна собьются в кучу и переломают каждого, кто подойдет. Разольется широко — поглотит то, что попадется на пути. Обидится, забурлит, утопит утлую лодчонку. Но гордый драккар река выведет в нужную гавань».

Я будто слышу шепот старой Нья на ухо. И ныряю с зажмуренными глазами.

— Что у нас все не закончилось той ночью. И есть чему начинаться.

Вздрагивает. Сердцем вздрагивает, не телом — и ледяной звон от этой дрожи передается и мне.

— Ты бы хотела этого, моя королева?

— А ты бы хотел этого, мой король?

На мгновение мне кажется, что ответит. Но возможный ответ сдувает особенно холодный порыв, выплескивая из мировой лохани крик воронья.

Я резко вскидываюсь и смотрю наверх — ни одной птицы. Зато Ворон достает из-за пазухи трехструнную гигью и кладет мне на колени.

— Возможно… это не даст тебе скучать.

— Я не слишком талантлива в музицировании…

‍

— Я научу.

Смотрю на него с изумлением. Король, умеющий извлекать стоны не только из глоток врагов? Но киваю немного растерянно, и жду, когда мне дадут и смычок. Этого не происходит.

Эгиль щиплет одну, вторую, и смотрит на меня почти с весельем:

— На Севере уходит все лишнее. Зачем гигье смычок, если есть пальцы?

— Мне впору смириться, что северяне и едят руками, и забивают колья?

— И убивают мятежных…

Я хмыкнула. А потом засмеялась.

Потянула на себя струну. И спела почти с вызовом:

Я с мечом кровавым

и копьем звенящим

странствовал немало,

ворон мчался следом.

Грозен натиск воинов.

Пламя жгло жилища.

В городских воротах

яростно я дрался.

Но он не подхватывает вызов. Смотрит лишь вдаль и воспевает странное.

Рун не должен резать

тот, кто в них не смыслит.

В непонятных знаках

всякий может сбиться.

Десять знаков тайных

я прочел и знаю,

что они причина

хвори этой долгой.

Конец первой части

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР.

ГЛАВА 1

Три узла.

У нее три узла вместо косы, а я не могу ничего поделать с этим.

Вызывающе несет свою остроносую голову со сложным плетением и тремя темными, прихотливыми узлами, спускающимися на спину — как будто я и без того не поняла, не знаю, кто она такая и как много значит для замка.

Для короля.

Для моего, Хель его забери, мужа.

Кошмарные, тяжелые дни… Я думала, мне тяжко в походе? Поход был настоящим полетом над бесконечными просторами мира. Расправленными крыльями среди хрустальных небес. А сейчас, в доме, который я считаю своим — обязана считать и хочу — я словно посаженый в клетку дикий зверь, который не имеет даже права покусать своих надзирающих — забьют ведь.

Сейчас я сижу в середине богато украшенного и ломящегося от всяческих вкусностей стола, собранного в нашу с Вороном честь, слушаю лживые речи и мечтаю только обо дном — проклясть всех, кто, прикрываясь искристым ледяным узором улыбок, на самом деле держит за спиной нож. И только и ждет, что я отступлюсь.

Я снова и снова трогаю свою подвеску, превратив её в якорь среди бури ненавистных эмоций, что мною владеют. И мечтаю сбежать прочь, в мое «до», которое было таким сложным, но, на самом деле, простым.

Там была кюна и её король, что учит играть на гигье — и она училась не только огрызаться, но и петь двумя голосами.

Там было много белого цвета и предвкушение чего-то нового.

Там были рассказы про быт в замке и сонные намерения этот быт улучшить всеми доступными знаниями.

Там было меньше людей, меньше стен, меньше высоты и не было чужих взглядов — все те взгляды были знакомы и предусмотрены. В новых же взорах светилась свежая ненависть и недоумение. А еще — насмешка.