Мой Дантес

Вернувшись в нашу квартиру, я первым делом прошла в комнату Никиты, наполовину заполненную игрушечными мишками: плюшевыми, стеклянными, фарфоровыми, бронзовыми…

Сев на пол, я обратилась к самому главному медведю – огромному бирюзово-голубому созданию – именно с него брала начало данная коллекция, большую часть которой я сама подарила Никите.

– Ваш хозяин жив и здоров, – ласково, как маленькому ребенку, пояснила я. – Он скоро вернется, но не один.

Я обвела глазами всю игрушечную братию, которая, казалось, испуганно таращилась на меня.

– Не бойтесь, – я заставила себя улыбнуться и погладила по голове самого маленького представителя коллекции. – Новая хозяйка обязательно полюбит вас. Иначе и быть не может, ведь она любит Никиту. Да и он вас в обиду не даст.

Поднявшись, я еще раз обвела взглядом медвежат, прощально махнула им рукой и поплелась к выходу.

Переступив порог дома Вдовы, который отныне решила считать своим, я села в кресло у письменного стола и открыла очередную книгу о Пушкине, вынув закладку на том месте, где оставила ее уже больше года назад. Отныне это и только это будет интересовать меня. Никаких мужчин, только исследования и работа в издательстве.

Я углубилась в содержание, читая и перелистывая страницы, а перед глазами неотвязно стоял улыбающийся Никита:

– Я люблю тебя, Лизонька. Спокойной ночи…

Март 2004 года

За беседой стрелки доисторического домика старых настенных часов вновь сошлись на цифре двенадцать. Дверцы, скрипя, распахнулись, выпуская наружу проржавевшую от времени пружину с кукушкой, коя натужно и возвестила о полночи. Второй полночи, которую я проводила в доме деда. Мы же, не замечая уплывающих минут, все продолжали говорить.

Обдумав услышанное от меня, дед нервно почесал бороденку и задал новый вопрос:

– А о медальоне-то в это время кто-нибудь напоминал? Ну, тогда, когда Никита лежал в больнице?

Я отрицательно покачала головой:

– Нет. О нем словно забыли. Тогда меня никто не тревожил, я исправно ходила на работу и писала о Дантесе.

– Прости за нескромность, – дед вдруг смущенно потупился. – А правду говорят, будто Дантес и его приемный папаша состояли в связи?

– В какой связи? – не поняла я.

– Ну… в этой самой, – старик еще больше смутился, покраснел, потом отчего-то побледнел и фальшиво затянул. – «Голубая, голубая, не бывает голубей»…

– Точно этого никто не знает, – подавив раздражение, спокойно ответила я. – Прямых доказательств нет. Есть лишь домыслы.

– А письма? – лукаво прищурился дед.

– Что письма? – возмутилась я. – Да письма, если хотите знать, как раз говорят об обратном.

– И ласковые словечки всякие?

– Да какие всякие? – вновь возмутилась я.

– Ну… – дед напрягся, что-то вспоминая. – «Дорогой друг», «обнимаю тебя», «люблю», «мой дорогой» и так далее.

– Так, – решительно сказала я, стараясь взять себя в руки. – Допустим, я пишу письмо лучшей подруге, в котором есть такие строки: «Здравствуй, дорогая моя Танюша. Ужасно скучаю без тебя. Так хочется сесть рядышком, обняться и поговорить обо всем том, что накипело на душе. Мне неимоверно тоскливо без тебя. Жду, не дождусь момента, когда смогу встретиться с тобой. Целую. Твоя любящая Елизавета».

– Ну и? – уставился на меня дед.

– Что: «ну и»? Да после такого письма любых закадычных подружек можно объявить лесбиянками, будь они дважды замужем, и трижды родив.

– Логично, – согласился дед. – Но бабы так друг дружке писать могут, а вот мужики…

– Сделайте поправку на век, – устало посоветовала я. – Почитайте письма Пушкина к друзьям-мужчинам, послания иных известных мужей того времени. Это стиль такой, понимаете? Принято так было писать. К тому же, согласитесь, неприлично партнеру-гею рассказывать о своих любовных похождениях, о страсти к женщине, о помутнении рассудка из-за ее изящной ручки. А Дантес в письмах к Геккерену весьма подробно, не таясь, рассказывает о своих переживаниях в отношении дамы.

– Жены Пушкина? – уточнил старик.

– И это не доказано. Все сплошь предположения. Кавалергарды волочились за дамами постоянно, объекты воздыхания менялись со скоростью летящей пули.

– А чего ж все чаще к замужним-то клеились? – продолжал наседать дед.

– Ответственности меньше, – терпеливо объясняла я. – Сами посудите: начнешь ухаживать за девицей – тут же запишут в женихи. А с замужней дамой все проще, да и тайну надо сохранять – романтика одним словом.

– Ну да, ну да, – то ли соглашаясь, то ли недоверчиво закивал головой дед.

Он вновь подергал бороденку, и задал очередной каверзный вопрос:

– А свидание-то у Натальи с Дантесом все ж таки было. Ну, на квартирке у этой… Полетыки.