Мой дедушка — памятник

— Итак, продолжаю. Нога туда, товарищи, — перпом метнул суровый взгляд на невинную физиономию Телескопова, — не ступала. Население там, товарищи, очень неопределённой нации и имеет неопределённый язык, который мы должны уважать, хотя некоторым и смешно. — Он снова взглянул на Телескопова. — Стоять там будем три дня с тремя целями. Первая цель — сдадим спасённых нами граждан разных стран. Вторая цель — пополним запасы пресной воды и продовольствия. И третья, может быть самая главная, — покажем жителям далёкой, но близкой страны истинное лицо советского народа.

Следующее немаловажное сообщение, товарищи. Ещё за сутки до сегодняшних возмутительных событий мы запросили у властей Оук-порта разрешение на заход. В ответ получено сообщение, которое Николай Ефимович склонен считать юмористическим: «Разрешаем заход в порт при условии вашего согласия на футбольный матч со сборной республики». Я со своей стороны считаю этот вызов суровым испытанием наших моральных и физических качеств. Надеюсь, что наши судовые спортсмены не ударят в грязь лицом и проведут состязание с присущим им огоньком и задором. Кто бы ни победил, победит дружба. Всё, товарищи. Телескопов, останьтесь.

Утром следующего дня с «Алёши Поповича» увидели первый остров архипелага под смешным для русского уха названием Фухс. Весь день шли вдоль гряды островов, и они возникали один за другим, похожие на клумбы, а некоторые с сахарными головками остроконечных гор.

Солнце стало уже клониться к закату, когда показались отвесные базальтовые стены острова Карбункл. «Алёша Попович» вошёл в пролив между Карбунклом и Эмпиреем. На горизонте, как сказочное видение, возник Оук-порт.

Гена стоял на ходовом мостике и заворожёнными глазами смотрел на приближающиеся стены древней крепости, на некогда мощные, то круглые, то острые, как нос корабля, бастионы, на красные черепичные крыши, на купола и шпили соборов, ракетоподобные башни минаретов, на пагоды, похожие на гигантские ели.

— Невероятный город, Гена, правда? — сказал за его спиной капитан Рикошетников.

— Он похож на сказку, — прошептал Геннадий.

— Скорее на сновидение, — сказал капитан.

Древний центр Оук-порта был расположен на небольшом круглом полуострове, соединённом с Эмпиреем узкой перемычкой. Когда-то его мощные бастионы прикрывали две бухты, на набережных которых сразу за причалами высились теперь пяти- и шестиэтажные дома с зеркальными окнами и лепными украшениями, построенные, по всей вероятности, в конце прошлого века.

В одну из этих бухт заворачивал теперь самым малым «Алёша Попович».

Вдоль всей набережной под пальмами, под сводами гигантских дубов и пиний стояли, глядя на приближающийся советский корабль, толпы эмпирейцев. Толпы людей, загорелых и ярко одетых, усеяли крепостные стены и бастионы. Но — и это было странно, крайне странно! — толпы молчали. В полной тишине дизель-электроход огибал узкий гранитный волнолом. Слышен был только слабый шум турбин. Вода была прозрачна до самого дна, как и во времена адмирала Стратофонтова. Переливались камни на дне, ветвились кораллы, колыхались растения.

— В чём дело? Почему они молчат? — Рикошетников поднёс к глазам бинокль. — Все молчат. Некоторые улыбаются… Странные улыбки…

«Алёша Попович» уже обогнул волнолом, когда из-за круглого бастиона с диким рёвом вырвался глиссер. С чудовищной скоростью он нёсся прямо на судно, подобно ослепшему от ярости носорогу. Ни о каком манёвре нельзя было уже и думать. Глиссер целился прямо в середину правого борта, словно хотел протаранить «Попович». В глиссере сидело несколько обнажённых по пояс мускулистых парней, а на самом кончике его носа стоял, расставив колоннообразные ноги, гигант в плавках, похожих на кусок леопардовой шкуры. Пятьдесят метров, тридцать, двадцать…

— Что они делают?! Самоубийцы! — закричал не своим голосом видавший виды Шлиер-Довейко.

В самый последний момент гигант на носу глиссера мощно оттолкнулся от борта «Поповича», рулевой резко взял влево, глиссер ушёл к винту, проскочил прямо под кормой, пролетел вдоль левого борта «Поповича», выскочил в бухту, в снежно-белом вихре описал круг и закачался на волнах.

Парни в глиссере хохотали, держась за животы, а гигант на носу размахивал невесть откуда взявшимся красным флагом.

Сразу же после этого загрохотали оркестры на набережной и на стенах, сотни рук взмахнули красными советскими и эмпирейскими флагами — оранжевый, зелёный и белый круги на аквамариновом фоне. Усиленный динамиком голос прогремел над бухтой: «Вилькамес совьет легопикор бу легопикор Эмпирея!»

— Привет советским футболистам от футболистов Эмпирея, — перевёл Телескопов и спокойно добавил: — Эти психи каждое судно так встречают. Скучно им тут. — Он посмотрел на стоящего рядом перпома и добавил: — Но подобный массовый восторг отношу за счёт нашего флага, Лев Африканович.

Глава 5

в которой слышатся приглушённые столетиями и тысячелетиями крики ярости, победные вопли, лязг оружия, предсмертные крики, слёзы ревности и шёпот любви