Мой дядя — чиновник

Прежнего учителя графа тоже поздравляли, и он с ещё более важным и напыщенным видом, чем обычно, отвечал:

— Да, так я ему посоветовал. С одной стороны, человек его положения, будучи холост, служит дурным примером для общества. С другой, я питаю истинно отеческую любовь как к графу, так и к Клотильде. Вы же понимаете: я помню их с тех времён, когда они были от полу два вершка. Я знаю их лучше, чем они сами знают себя, и неколебимо убеждён, что они будут счастливы; все мои советы, помыслы и усилия именно к тому и направлены, чтобы составить счастье этой пары. Клотильда такая хорошая, да и граф прекрасный человек!

А так как каждое слово дона Матео, то ли случайно, то ли не случайно, доходило рано или поздно до доньи Луисы, она сочла за благо покрепче сдружиться с человеком, который имел столь большое влияние на графа, расточала отставному латинисту множество улыбок и жаловала его своей откровенностью.

И хотя влияние дона Матео было чистейшей видимостью, так как объяснялось не духовным превосходством бывшего учителя над своим учеником, а ловким манёвром притворщика-графа, латинист, сам того не ведая, превосходно играл свою роль. Во всём, даже в самых обычных житейских мелочах, он старался показать свою заботливость и предусмотрительность. Если граф поворачивал вправо, дон Матео тянул его влево, уверяя, что так лучше; если граф говорил, что уже поздно, дон Матео утверждал, что ещё рано. То же самое происходило и в остальных случаях. Таким образом, каждый имел возможность убедиться в том, какое влияние оказывает на дона Ковео его секретарь. Иногда граф возмущался чрезмерной назойливостью дона Матео и даже испытывал горячее желание поставить педанта на место, публично подвергнув его какому-нибудь унижению; однако случая прибегнуть к такой крайней мере не представлялось, потому что учитель, инстинктивно чувствуя неблагоприятные симптомы, мгновенно умерял свои заботы и попечение, вследствие чего сердечное согласие между двумя хитрецами восстанавливалось самым наилучшим образом, и посторонние не замечали, ценою какой эквилибристики достойный начальник и его рачительный секретарь умудряются избегать окончательного разрыва.

Однажды вечером, — к этому времени донья Луиса уже стала лучшим другом: дона Матео, который позволял ей баловать себя вниманием и отвечал на расположение матери Клотильды безграничной любезностью, — они долго рассуждали о браках и свадьбах и в шутку переженили некоторых друзей и знакомых, чтобы посмеяться над странностью этих вымышленных союзов. Наконец, словно это впервые пришло ей в голову, донья Луиса осведомилась:

— Скажите, дон Матео, но только совершенно серьёзно, хорошей ли парой были бы граф и моя дочь?

Дон Матео бросил выразительный взгляд в другой конец гостиной, где граф созерцал прекрасную Клотильду, которая со скучающим видом играла на фортепьяно одну из самых нежных мелодий итальянца Беллини.

— Ах, сеньора! — с притворной суровостью воскликнул секретарь. — До таких крайностей не следует доходить даже в шутках.

— Но это не шутка!

— Ба, сеньора, я вижу, вы сегодня в весёлом расположении духа!

Однако донья Луиса оказалась настойчива, так как всерьёз решила выпытать мнение дона Матео и убедить ого в том, что она вовсе не шутит.

Дон Матео не знал, как ему поступить, ибо граф, наверняка догадавшийся, что речь идёт о нём, внимательно смотрел на секретаря. Этот взгляд заставлял отставного латиниста беспокойно ёрзать на стуле. Он чувствовал угрызения совести: в тот вечер он много смеялся и шутил с хозяйкой дома и боялся, как бы граф не истолковал это превратно.

В довершение несчастья донья Луиса не оставляла его в покое.

— Сеньора, — взволнованно начал он, — над этим следует серьёзно подумать.

— Но, деточка, о чём же тут думать?

Как! Она называет «деточкой» его, дона Матео, секретаря превосходительного сеньора графа Ковео? Нет, это уж, право, чересчур! Латинист почувствовал, что в своих шутках зашёл слишком далеко. А тут ещё граф не спускает с него глаз. Положение стало настолько невыносимым, что дона Матео уже несколько раз подмывало изобразить внезапное недомогание, взять шляпу и откланяться.

Клотильда кончила играть, и в гостиную вошёл дон Тибурсио. До этого он долго метался взад и вперёд по прихожей, кипя негодованием против пришельцев, которые мало-помалу отдаляли его от семьи Армандес, ставшей для него родной. Теперь он направился к графу и молодой красавице и, не отдавая себе отчёта в том, что делает, с саркастической улыбкой выпалил:

— Как вы похожи на двух влюблённых голубков!

Услышав неожиданный выпад всегда такого сдержанного и учтивого дворецкого, Клотильда решила, что он сошёл с ума. Граф был изумлён не меньше.

Мгновенно смекнув, что его слова произвели дурное впечатление, дон Тибурсио постарался загладить свой проступок; лицо его приняло самое благодушное выражение, он лёгким шагом направился к донье Луисе и дону Матео и, приблизясь, сказал:

— Ха-ха-ха! Не кажется ли вам, что графу и Клотильде следует пожениться?