Мой дядя — чиновник

Граф всё ещё пребывал в полном ошеломлении, весьма напоминая человека, которого ударили по голове туго набитой подушкой. Запах ладана и воска, дым обгоревших фитилей, бесконечные ряды свечей, ливших потоки света; Клотильда, стоящая рядом и соединённая с ним золотой цепью и белым шёлковым платком; долговязый и важный дон Матео в ослепительно белой, словно сделанной из картона, манишке, отражающей пламя свечей; монотонный, торжественный голос священника; притихшая толпа, не сводившая глаз с жениха и невесты; холодный ночной ветерок, влетавший по временам через узкую дверь; серебристый звон колокольчика в руках служки — всё это казалось графу удивительным, фантастическим видением, неким волшебным сном, от которого слегка ныло в животе, а в голове невыносимо шумело. К этим неприятным ощущениям прибавлялось невольное воспоминание о руке нищего, огромную чёрную тень которой граф только что видел на освещённой стене дома. Ему чудилось, что рука эта, словно тяжёлая туча, нависает над алтарём, священником, доном Матео, Клотильдой и всеми приглашёнными. Холодный пот катился у графа по вискам и выступал на ладонях, ноги его, затёкшие от долгого стояния на коленях, покалывало острыми иглами. Продлись обряд ещё пять минут, и упитанное тело графа рухнуло бы на пол.

— Даю её тебе в жёны, а не в рабыни, — изрёк наконец священник.

На этом церемония, к счастью, закончилась. Торжественные звуки музыки вновь наполнили часовню. Граф ухватился за руку дона Матео и встал наконец на ноги. Ну и жара! Он весь разбит! После изрядной попойки пли потасовки его и то меньше ломало!

По страдания бедняги графа ещё не кончились. Новобрачные не успели покинуть часовню, а на дона Ковео уже набросились приглашённые, которые, хлопая его по спине и пожимая ему руки, принялись бурно выражать свои восторги и, словно мячик, перебрасывать графа из стороны в сторону. Поток восторженных и, уж конечно, самых искренних поздравлений изливался на него до самой кареты.

Ах, с каким облегчением, удовольствием и радостью упал граф на мягкие подушки своего великолепного экипажа! Спина у него болела так, словно была сломана, а живот, казалось, ещё больше отяжелел. Клотильда сидела подле мужа. Но сейчас бедняга был не в состоянии проявить к ней подобающую заботливость и нежность! Он еле-еле справлялся с собой.

Несмотря на суету, шум и толкотню, в ушах графа всё ещё звучал торжественный голос священника: «Отдаю её тебе в жёны…»

Клотильде же, по странному совпадению, казалось, что она слышит: «А не в рабыни, а не в рабыни…»

XIII. Медовый месяц

Когда молодые вернулись из церкви, перед домом Армандесов снова выстроилась длинная вереница роскошных экипажей.

В сопровождении толпы прекрасных дам и элегантных сеньоров граф под руку с Клотильдой поднялся по широкой лестнице. В прихожей их ждала донья Луиса, сидевшая в большом покойном кресле. Она с наслаждением и гордостью любовалась толпой высокопоставленных особ, явившихся к ней в дом на свадьбу её дочери. Гости группами и поодиночке с шутками и смехом поднимались по лестнице, оживлённо переговариваясь.

Граф был взволнован, губы его нервно подёргивались, он бормотал что-то неразборчивое прелестной Клотильде, глаза которой сверкали из-под газовой фаты, изящными складками струившейся с пышного и дорогого венка из флёрдоранжа; воздух не попадал под вуаль, поэтому щёки новобрачной пылали.

Дон Матео, словно заботливый сын, опекал толстую сеньору, которой он пришёлся по душе, и делился с нею впечатлениями, переполнявшими его.

О, этот вечер — одно из тех событий, которые никогда не сотрутся из памяти дона Матео! Сколько удач сразу: он ехал с графом в его великолепной карете, шёл рядом с ним по изумительной широкой мраморной лестнице, залитой ярким светом; вместе с графом он предстал перед самым изысканным обществом, которое осыпало их поздравлениями и душило в объятиях; он собственными глазами видел, как выходила из дома Клотильда, та самая девушка, которую он, именно он, выбрал для своего любимого ученика. Наконец, в церкви во время венчания, когда его рука легла на плечо графа в знак того, что он, дон Матео, представляет особу одного из самых знатных мадридских вельмож, отставной латинист почувствовал себя на ступенях алтаря, как на троне! Всеобщее восхищение и почитание окружали его. Если так пойдёт и дальше, он достигнет такого положения, о каком и мечтать не мог у себя в деревне, где он ютился в жалкой лачуге и где ему до конца дней пришлось бы исполнять тягостные обязанности школьного учителя.

В то время как дона Матео обуревали подобные мысли, донья Луиса у себя наверху со слезами умиления обнимала Клотильду и графа.

— Дети мои, вы — единственное утешение моей старости. Теперь меня не тревожит твоё будущее, Клотильда: ты обрела достойного тебя мужа, который любит нас, любит…

— Успокойтесь, успокойтесь, сеньора, — уговаривал её дон Тибурсио. — Вы ещё слишком слабы, и вам нельзя так волноваться.