Мой дядюшка Освальд

— Так вот, умирая, — продолжал я, — капитан взял со своего помощника обещание, что его тело отвезут домой и похоронят в английской земле. Они оказались перед довольной сложной задачей — корабль находился у берегов Вирджинии, до Британии было не меньше пяти недель пути. Поэтому они решили, что есть только один способ довезти тело в приличном состоянии — заспиртовать его в бочке с ромом. Так они и сделали. Бочку закрепили на фок-мачте, и корабль направился в Англию. Пять недель спустя он бросил якорь в Плимуте, и вся команда корабля выстроилась, чтобы отдать последние почести своему капитану. Но когда открыли крышку, из бочки донесся такой тошнотворный запах, что даже бывалым морякам стало плохо. Остальные просто потеряли сознание.

Вот ведь загадка. Известно, что в роме можно сохранить все что угодно. Так откуда, откуда взялся этот запах? Спросите меня.

— Я не буду вас ни о чем спрашивать, — рявкнул А. Р. Уорели. Его усы встопорщились пуще прежнего.

— Я расскажу вам, что произошло.

— Не надо.

— Нет, я должен, — настаивал я. — Во время долгого плавания несколько моряков тайком просверлили дырку в дне бочки, вставили в нее затычку и за пять недель выпили весь ром.

А. Р. Уорели молчал. Он неважно выглядел.

— «Более вкусного рома я никогда не пробовал», — заявил впоследствии один из моряков. Что закажем на десерт?

— Никакого десерта, — выдавил А. Р. Уорсли.

Я заказал бутылку лучшего портвейна и сыр «Стилтон». Мы в полном молчании ждали, когда откупорят портвейн. Это был неплохой «Кокберн», только забыл, какого года.

Официант разлил портвейн по бокалам, великолепный «Стилтон» нежно поблескивал на тарелках.

— А теперь, — начал я, — позвольте рассказать вам, как я собираюсь помочь вам заработать миллион фунтов.

Он смотрел настороженно и сердито, но без агрессивности. Все-таки я его размягчил.

9

— Вы живете на грани нищеты, — сказал я. — Вы платите проценты по закладной. Вы получаете мизерное жалованье в университете. У вас нет сбережений. Вы, прошу извинить за резкость, покупаете дешевую одежду.

— Мы живем очень хорошо.

— Нет, не хорошо. И никогда не будете жить хорошо, если не позволите мне помочь вам.

— И каков же ваш план?

— Вы, сэр, сделали великое научное открытие. В этом нет никаких сомнений.

— Значит, вы признаете его важность? — оживился А. Р. Уорсли.

— Безусловно. Но знаете, что произойдет, если вы опубликуете результаты? Любой Том, Дик или Гарри сможет украсть ваши данные и использовать ваш метод в своих целях. И вы не в состоянии будете им помешать. На протяжении всей истории науки происходило примерно одно и то же. Взять, к примеру, пастеризацию. Пастер опубликовал свои исследования. Теперь все пользуются его методом. А что стало со стариком Пастером?

— Он стал знаменитым, — сказал А. Р. Уорсли.

— Если это все, что вам нужно, тогда, пожалуйста, идите и публикуйте. И не будем больше этого обсуждать.

— А если я приму ваш план, — спросил А. Р. Уорсли, — я смогу когда-нибудь опубликовать свои труды?

— Разумеется. Как только положите в карман миллион.

— Сколько потребуется времени?

— Не знаю. Я бы сказал пять лет, максимум десять. А потом можете становиться знаменитым.

— Хорошо, — кивнул он. — Рассказывайте свой блестящий план.

Портвейн был великолепен. «Стилтон» тоже, но я проглотил лишь кусочек — для того, чтобы обострить вкус. Я мечтал о яблоке. Твердое, сочное яблоко, разрезанное на тонкие ломтики, — лучший спутник портвейна.

— Я предлагаю работать только с человеческой спермой, — заявил я. — Мы выберем по-настоящему великих и знаменитых мужчин среди ныне живущих и организуем банк их спермы. Мы сделаем запас в двести пятьдесят соломинок спермы от каждого мужчины.

— И какой в этом смысл?

— Вернитесь назад лет на шестьдесят, — предложил я. — Представьте, что мы с вами живем в 1860 году и знаем, что можем хранить сперму в течение неограниченного времени. Кого бы из гениев, живших в 1860 году, вы выбрали в качестве донора?

— Диккенса, — произнес А. Р. Уорели.

— Еще.

— Рёскина… и Марка Твена.

— И Брамса, — добавил я, — и Вагнера, и Дворжака, и Чайковского. Список получится очень длинный. Если хотите, можно углубиться в более далекое прошлое и перейти к Бальзаку, Бетховену, Наполеону, Гойе, Шопену. Все они настоящие гении. Разве не потрясающе было бы, если б в нашем банке из жидкого азота стояла пара сотен трубочек с живой спермой Бетховена?

— И что бы вы с ними сделали?

— Продал бы, разумеется.

— Кому?

— Женщинам. Очень богатым женщинам, которые хотят ребенка от одного из величайших гениев всех времен и народов.

— Нет, подождите, Корнелиус. Женщина, какой бы она ни была — бедной или богатой, — не позволит оплодотворить себя спермой какого-то почившего в бозе незнакомца только потому, что он был гением.

— Это вы так думаете. Послушайте, я могу, например, отвести вас на концерт из произведений Бетховена, и я вам гарантирую, что в зале найдется с десяток дамочек, готовых отдать все, что угодно, лишь бы родись ребенка от этого великого композитора.

— Вы говорите о старых девах?

— Нет. О замужних женщинах.

— А что скажут их мужья?