Мой дядюшка Освальд

— Мне непонятно только одно.

— Что именно?

— Когда он бросился на тебя, как таран, разве он не прицелился?

— Прицелился, но не тщательно.

— Но ведь он опытный стрелок.

— Ах, ты бестолочь, ты никак не можешь понять, что творится с мужчиной, когда он получает двойную дозу.

«Я отлично понимаю, — сказал я себе. — Я прятался за полками, когда ее получил А. Р. Уорсли».

— Нет, — ответил я, — не могу. А что творится с мужчиной, когда он получает двойную дозу?

— Он впадает в неистовство, — пояснила она. — Он в буквальном смысле не осознает, что делает его член. Я с тем же успехом могла засунуть его в банку с солеными огурцами, и он бы не почувствовал разницы.

С течением времени я обнаружил удивительную, но достаточно простую закономерность, касающуюся молодых дам: чем прелестнее их лица, тем вульгарнее их мысли. Ясмин не составляла исключения. Она сидела со мной у «Максима» в роскошном платье от Фортуни и выглядела, как царица Семирамида на египетском троне, но при этом говорила вульгарности.

— Ты говоришь вульгарности, — заметил я.

— А я и есть вульгарная девушка, — ухмыльнулась она.

Нам подали «Вольнэ», и я пригубил его. Восхитительное вино. Мой отец всегда говорил: «Если в карте вин увидишь „Вольнэ“ от хорошего поставщика, заказывай только его».

— Как тебе удалось так быстро уйти? — поинтересовался я.

— Он был груб и резок, — рассказывала она. — Вцепился в меня, словно гигантский омар.

— Кошмар.

— Я чувствовала себя ужасно, — продолжала она. — Из кармана жилета у него свисала массивная золотая цепь, которая больно впивалась мне в спину. А часы лежали в кармане.

— Не повезло часам.

— Точно. Они раздавились, я слышала хруст.

— Да уж…

— Потрясающее вино, Освальд.

— Знаю. Но все-таки, как тебе удалось так быстро уйти?

— После приема жука клиенты помоложе становятся неуправляемыми, и с быстрым уходом возникают проблемы. Сколько лет Прусту?

— Сорок восемь.

— В самом расцвете, — заметила она. — С теми, кому за семьдесят, все по-другому. В таком возрасте даже с жуком они быстро выдыхаются.

— Но только не Пруст?

— Да уж, — вздохнула она. — Вечный двигатель. Механический омар.

— И что же ты сделала?

— А что я могла сделать? Или он, или я, сказала я себе. Поэтому, как только он доставил товар, я вынула из кармана свою верную булавку.

— И уколола его?

— Да, но не забывай, что мне пришлось колоть наугад. В таком положении трудно нанести хороший «бек-хенд».

— Понимаю.

— К счастью, «бекхенд» всегда был моим коронным ударом.

— Ты имеешь в виду теннис?

— Да.

— И ты попала в цель с первого раза?

— Еще бы. Я воткнула в него булавку глубже, чем в короля Испании. Меткий удар.

— Он возмущался?

— Не то слово, ~~ засмеялась она. — Он визжал, как свинья. Скакал по комнате, держась за свой зад и дико вопя: «Селеста! Селеста! Зови врача! Меня зарезали!» Служанка, очевидно, подглядывала в замочную скважину, потому что в ту же секунду влетела в комнату с криком: «Где? Где? Покажите!» Пока она рассматривала его задницу, я сдернула с него драгоценную резинку и выбежала из комнаты, по дороге натягивая брюки.

— Браво! — аплодировал я. — Блистательная победа.

— Я позабавилась на славу, — улыбнулась она. — Мне понравилось.

— Тебе всегда нравится.

— Вкусные улитки, — заметила она. — Большие и сочные.

— Тебе известно, что улиток сначала на два дня помещают в опилки, и только потом пускают в продажу?

— Зачем?

— Чтобы они почистились. Когда ты взяла у него подписанную бумагу? В самом начале?

— Да, в самом начале.

— Но почему там написано «бульвар Осман», а не «улица Лоран-Пише»?

— Я сама его попросила. Он сказал, что жил там раньше. Он только недавно переехал.

— Тогда все в порядке, кивнул я.

У нас забрали пустые раковины от улиток и через некоторое время подали куропаток. Под куропаткой я подразумеваю красную куропатку. Не черную (тетерев и тетерка), не белую (тармиган), и не тетерева-глухаря. Они все тоже очень хороши, особенно тармиган, но красная куропатка — это царица. Более нежного и вкусного мяса нет во всем мире, при условии, разумеется, что птицу поймали в этом году. Охота начинается двенадцатого августа, и каждый год я с нетерпением жду этой даты, как и первого сентября, когда из Колчестера и Уитстебла привозят устриц. Как и свежий филей, красную куропатку нужно есть непрожаренной, с чуть потемневшей кровью, и у «Максима» куропаток готовят именно так.

Мы медленно смаковали нежнейшее мясо, отрезая его тонкими ломтиками и запивая ароматным «Вольнэ».

— Кто у нас следующий? — осведомилась Ясмин. Я тоже думал об этом.

— По плану у нас на очереди Джеймс Джойс, но, может быть, стоит сменить обстановку и прокатиться в Швейцарию?

— Я — за, — обрадовалась Ясмин. — Кто у нас в Швейцарии?

— Нижинский.

— Мне казалось, он здесь, у Дягилева.

— Если бы, — покачал головой я. — Но, похоже, он слегка не в себе. Утверждает, что обручен с Богом, и носит на шее огромный золотой крест.

— Какая жалость, — посетовала Ясмин. — Значит, его балетная карьера окончена?