B первую Мировую войну 1914–1918 гг., которая затянулась на годы, – многие офицеры, либо отличившиеся своими подвигами, либо получившие ранения или же длительно сражавшиеся в окопах, дошли в получении боевых наград до предела, который теми или иными законоположениями ограничивал для их чина – количество, или вернее – старшинство той награды, которую они могли получить, как высшую.
В поисках выхода из такого ненормального положения, которое приводило к тому, что блестяще сражавшийся офицер, отличившийся в боях, израненный во время совершения своего подвига, не мог быть отличен никакой боевой наградой – высшее начальство Действующей Армии испросило разрешения награждать таких отличившихся офицеров объявлением «Высочайшего благоволения за боевые отличия», что давало, между прочим, сокращение одного года на выслугу пенсии. Но наружно это отличие никак не выражалось (как, например, была во французской армии надпись «сите» на ленте уже полученного ордена), и потому в офицерских массах к этой награде относились довольно безразлично, совершенно не вдумываясь в значение тех слов, которыми эта награда определялась…
Среди представлявшихся в Петербурге лично Государю были также и сравнительно молодые раненые офицеры… Один из таких обер-офицеров, не искушенный в придворной вежливости и никогда не видевший близко Императора Николая II, как-то на очередном представлении предстал перед лицом Государя.
Государь очень заинтересовался его ранениями и отличиями, как всегда, мягко и внимательно стал его расспрашивать о тех боях, в которых офицер участвовал. Последний, конечно, очень охотно стал описывать свои переживания и, как это часто бывало перед Императором Николаем II, в сущности говоря, забыл, кто стоит перед ним.
Выслушав красочное описание какого-то боя, в котором отличился рассказчик, Государь спросил его, не получил ли он свое высшее отличие именно за этот бой.
«Никак нет, Ваше Императорское Величество, – наивно ответил увлекшийся офицер, – за этот бой я получил только Высочайшее благоволение».
Ни одним жестом не показав своего удивления такой своеобразной оценкой Его благоволения, Император Николай сделал свой привычный жест, провел рукой по усам и спокойно, сказав еще несколько ласковых слов офицеру, перешел к следующему представляющемуся!
А потом? Потом… страницы дневника Государя Николая II и такие тяжелые и справедливые слова в нем:
Убийство генерала Мина
Пятьдесят лет тому назад, 13-го августа 1906 г. (все числа по старому стилю), в Петергофе, на пути к посадке в вагон, чтобы ехать в Петербург, сопровождаемый только своей женой Екатериной Сергеевной, командир Л. Гв. Семеновского полка Свиты Его Величества генерал-майор Георгий Александрович Мин был убит четырьмя выстрелами (все смертельные) в спину, революционеркой Зинаидой Коноплянниковой. Пятый выстрел в генерала не попал, как не попали и те выстрелы, которые убийца направила в жену генерала, пытавшуюся остановить стрелявшую.
Генерал Мин родился в 1855 году, в 1876 году из портупей-юнкеров (вольноопределяющихся) Семеновского полка был произведен в прапорщики, принял участие вместе с полком в Русско-Турецкой войне 1877–1878 гг., храбрость его была отмечена боевыми отличиями. Потом командовал в полку сначала пятой ротой, а потом ротой Его Величества, а в 1900 году был произведен в полковники и принял четвертый батальон. В период 1902–1904 гг. командовал 12-м гренадерским Астраханским полком (в Москве) и в том же 1904 году был назначен в чине полковника командующим Л. Гв. Семеновским полком, который и вел до дня своей безвременной кончины от руки убийцы. Таким образом, в течение всей своей жизни, за исключением небольшого промежутка командования Астраханским полком, генерал Мин провел в рядах своего родного Семеновского полка.
Лично я генерала Мина не знал. В годы его командования Семеновским полком и в период, когда полк наш ликвидировал Московское восстание, я находился в составе войск действовавшей в Маньчжурии против японцев армии и был в 1908 г. прикомандирован и переведен в Л. Гв. Семеновский полк, когда генерала Мина уже не было в живых. Но в полку, родном мне еще по службе в его рядах моего отца, я застал дух Мина и рассказы о нем и о том, что было с его именем связано.
Поэтому в тех немногих словах, которые я скажу ниже, мне неизбежно приходится основываться на рассказах и записях моих однополчан, которые и до сих пор хранятся в Семеновском объединении и постепенно переходят в легенду[169]
.