Мой дом, наш сад

Я смотрю на свою мертвую ласточку. У нее красные перья под горлом, розовое от крови распоротое брюшко, острый хвост и острый клюв. Очень красивая птица, гладкие перья приятно трогать. Ласточка мертва абсолютно и бесповоротно, и все же я чувствую страх из-за того, что сжимаю ее слишком сильно. От нее исходит сладковатый, тошнотворный запах, смешивающийся с другими запахами помещения примерно той же тематики. Меня мутит.

- Смотрите глубже, детишки. У всего живого единая суть. Жизнь, это спираль, от птички до человека пара витков, но от ласточки до, скажем, снегиря не нужно совершать ни единого поворота. Просто следуйте по этой линии и разворачивайте ее. Представляйте.

Я судорожно начинаю вспоминать виды птиц и подходящие под них магические слова. Вороны. Сойки. Сороки. Галки. Грачи. Воробьи. Голуби. Цапли. Альбатросы. Лазоревки. Журавли. Сорокопуты. Я успеваю безнадежно заблудиться в пределах одного единственного витка этой спирали жизни. Я вспоминаю и вспоминаю, пока мозг не начинает выдавать мне одно единственное слово: индейка, индейка, индейка. На ум приходят только их смешные красные хохолки и огромные размеры, а ласточка в моих руках так и остается маленькой, бедной, выпотрошенной птичкой. Я начинаю думать, что мне совсем ее не жалко, и внутри опять что-то обрывается.

- Ты не сосредоточена, Вивиана, - говорит Галахад.

- Извините.

Я поднимаю на него взгляд и вижу, что он строчит что-то в своей тетради. Он тоже не слишком-то сосредоточен. Взгляд у него горит. Галахаду явно пришла в голову какая-то дивная идея, которая намного интереснее уроков. Кэй, наверняка, радуется.

- Точно, - говорит он, - Все просто! Я должен был догадаться об этом раньше!

Моргана просто листает свою тетрадь. Я замечаю рисунок, в золотой рамочке, на розовом фоне, очень девичий котик с синими глазами, красивый и аккуратный, с белой, хорошо прорисованной шерстью. Только вот у этого кота есть вторая голова, четырехглазая, уродливая, нарочито плохо нарисованная и вылезающая за пределы рамки. Девичий рисунок на котором нарисован уродливый, двухголовый кот. Моргана достает из сумки пинал и принимается подновлять ярко-розовым фон. На ласточку она даже не смотрит.

Все сидят молча, Моргана рисует, а Галахад пишет. Еще Кэй то и дело вертится на стуле, ему сосредоточенность дается тяжелее всего. А потом Моргана, совершенно внезапно закрывает тетрадь резким, почти злым жестом, берет ласточку в руки, сжимает так, что у нее открывается клювик, и этот клювик начинает меняться. Тело птички будто сотрясает невидимая волна, проходящаяся от клюва до хвоста, меняющая цвет перьев, форму костей.

Галахад замирает, его рука останавливается, не дописав предложения. В цепких пальцах Морганы ласточка становится иволгой, с насыщенным, бордовым оперением, и чуть изогнутым клювом, вторая волна сотрясает безжизненное тело, и вот у Морганы на руках уже бежевая сойка с синевато-черным горлом, от которого начинается разрез, а потом сойка превращается, еще быстрее и легче, в бирюзового дакниса, невероятно глубокого, красивого цвета перья блестят при слабом освещении, блестят от крови.

Наконец, Моргана бросает птицу вниз, к своим ногам.

- Смерть неизменна, - говорит она. И я впервые вижу, что Галахад зол, что он борется с собой. Между ними происходит что-то настолько личное, что я почти с приязнью смотрю на мертвую ласточку в своих ладонях.

- Продолжайте, - говорит Галахад. - И оставьте мне корзинки с дарами после звонка, хорошо?

После уроков мы с Морганой идем вдвоем. Стоит ли говорить, что моя ласточка осталось тем, кем жила и умерла. Как и ласточка Гвиневры, впрочем. Магия изменений - самая сложная. Я могу создать бабочку практически из ничего, но сделать махаона капустницей мне все еще не под силу. Как будто я наталкиваюсь на какое-то внутреннее сопротивление. Мы выбираемся на один из балконов, я ощущаю запах плюща, который выводит меня из дурноты. На парапете балкона качается синичка, которая снова вызывает у меня тошнотворные воспоминания. Моргана достает пачку сигарет, вторую за сегодня, и я закуриваю первая. Мы садимся на пол, опираясь на плененный плющом кирпич.

- Как ты это сделала? - шепчу я.

- Зачем мы прячемся? - шепчет Моргана.

- По привычке, - говорю я.

- А у меня - талант.

- Галахад...

- Докуривай и иди. У тебя дополнительное занятие. Давай-давай, проваливай.

Моргана вручает мне пачку, и машет рукой.

- Поговорим вечером.

Мои дополнительные занятия связаны, что довольно предсказуемо, с моим талантом. Я люблю механизмы, они простые и понятные, даже самые сложные из них не бывают запутанными. Может быть, мне так кажется, потому что я работаю, в основном, с часами. И я хорошо умею вкладывать в эти механизмы магию, прятать ее в шестеренках, пластинах, заводных пружинах и мостах баланса. Проще говоря, я умею зачаровывать механизмы. Мордред тоже это умеет. Он научил меня собирать часы. Когда я была маленькой, он просто высыпал передо мной кучу деталей и не выпускал из комнаты, пока я не соберу их.

Теперь я могу справиться с парой-тройкой часов минут за пятнадцать.