«То, что мы делали, оказалось никому не нужным, — вспоминал Путин много лет спустя. — Что толку было писать, вербовать, добывать информацию? В Центре никто ничего не читал».
Падение Берлинской стены не привело ни к окончанию протестных выступлений, ни к отставке законного правительства ГДР. Агентурная сеть Штази по-прежнему действовала в республике, хотя власть тайной полиции постепенно ослабевала. Набравшиеся спеси после «берлинской победы» мятежники требовали проведения «свободных» выборов (о, как часто мы слышим это теперь от оранжевых сил!). Вскоре настала очередь Штази и ее старших братьев из КГБ. 5 декабря был организован митинг возле дрезденской штаб-квартиры Штази. Сначала митингующих было несколько сотен, но уже скоро их численность достигла нескольких тысяч разъяренных мужчин и женщин.
С балкона штаб-квартиры офицеры КГБ могли наблюдать эту толпу, штурмующую здание Штази. Владимир Путин лично спустился вниз и перешел через дорогу к зданию, где разворачивались серьезные события. Пульсирующая людская масса только увеличивалась, и в пять по берлинскому времени начальник дрезденского отдела Штази дал команду капитулировать и открыть ворота. Он умолял хлынувших людей вести себя подобающе, но кто его теперь слушал — этого бледного немолодого мужчину? Обезумевшая толпа терзала сталь и пластик здания, уничтожая документы и переворачивая столы. Владимир Путин вспоминал, что одна женщина в истерическом припадке кричала:
— Ищите туннель под Эльбой! Там заключенных пытают, пока они стоят по колено в воде.
Развернувшись, он отправился обратно, но, как оказалось, руководитель дрезденского отдела КГБ генерал Владимир Широков уже успел покинуть здание и растворился в ночном городе. В этот момент ударная часть разъяренной толпы двинулась по направлению к особняку, выкрикивая проклятья в адрес «советских». Часовой, наблюдавший за готовящейся атакой, бросился внутрь и отрапортовал подполковнику Путину, как старшему на тот момент по должности и званию, что штурм может случиться буквально с минуты на минуту.
Путин был в ярости — под его ответственностью были тысячи секретных документов, а руководство отделения самоустранилось от встречи с бунтующими мятежниками. Он по прямой связи связался с советской группой войск, потребовав выделить подкрепление для обороны здания, но дежурный спустил его на землю, заявив, что ни один солдат не покинет расположение без особого распоряжения из Москвы.
— Так звоните, — зарычал Путин и нажал на рычаг.
Почти пять минут он сидел около аппарата, ожидая звонка, но с того конца провода не торопились что-либо предпринимать. Он делает еще одну попытку дозвониться до дежурного.
— Что происходит?
— Я связался с Москвой, но Москва молчит, — ответил дежурный.
(Как это было знакомо восточным немцам, мечтающим узнать мнение Москвы насчет Карлоса.)
— И что теперь?
— Простите, но мы ничем не можем помочь вам.
В трубке зазвучали частые гудки отбоя.
«У меня тогда возникло ощущение, что страны больше нет, — вспоминает Путин. — Стало ясно, что Союз болен. И это смертельная, неизлечимая болезнь под названием паралич. Паралич власти».
Что делать дальше — оставалось загадкой: подкрепления не будет, никаких официальных заявлений тоже. Хотя и без официальных заявлений было ясно, что горбачевское руководство больше не собирается поддерживать Германскую Демократическую Республику. Не хотят событий, подобных тем, что были в Венгрии и Чехословакии. Да и воли, которая была тогда у руководителей партии, не было у Горбачева. Можно было оставить здание и вывести личный состав, но что делать с документами, за каждым из которых реальные человеческие жизни? В конце концов, что делать с присягой, которую он давал не Горбачеву, а советскому народу?
Путин принимает решение защищать здание. Он надевает форму, берет табельное оружие и уверенным шагом идет к мятежникам. Он был один, вооруженный легким пистолетом, не имеющий больше за спиной всей мощи советского государства. На улице его ждали разогретые спиртным люди, требующие впустить их немедленно в здание. Он дошел до ворот, остановился, медленно окинул взглядом собравшихся и негромким, но твердым голосом сказал:
— Это здание охраняется Вооруженными силами Союза Советских Социалистических Республик. Мои товарищи вооружены, и если кто-то попробует проникнуть на территорию — будет открыт огонь на поражение.