Мой друг Кирочка

Вот и пристань. Спускаясь под гору, я заметил папу. Он сидел на опрокинутой вверх дном лодке и махал нам шляпой. Я заметил, что бабушка всё время отстаёт от нас с мамой, и крикнул ей, чтобы поторапливалась. Но бабушка сердито отмахнулась от меня.

— Иди, иди… не указывай старухе… Видишь, Пуська из корзины голову высовывает, видно, с Ромчиком твоим разлучаться не хочет… Иди, иди!

Я взглянул на корзину, и верно: Пуська пыталась сорвать лапками платок, которым бабушка прикрыла дорожную квартиру нашей кошки. Тогда мне стало так жалко Ромчика, что я, не оглядываясь, стремглав побежал к пристани.

Но вот раздался первый протяжный гудок, и пассажиры дружно двинулись по мосткам на пароход.

Наша бабушка боялась, что её столкнут в воду, и поэтому папа решил немножко подождать. Когда мы взошли на мостки, раздался второй гудок.

Вот и третий гудок. Матросы стали убирать мостки.

— Куда! Куда! П-шёл! П-шёл! В-вон отсюда-а-а! — закричали матросы.

Я оглянулся: на кого это они так грозно покрикивают. И остолбенел: по мосткам стрелой летел Роман Полканыч! Не успели матросы я глазом моргнуть, как Ромчик очутился на пароходе. Он юркнул под ноги пассажиров и исчез — ищи его! Я не выдержал и закричал:

— Ура! Ура! Ура! Ромчик с нами едет! Тут папа наклонился ко мне и спросил:

— Что ты сказал? Какой Ромчик? Ты что, Грибок?

— Ромчик прибежал! — ликовал я и бросился искать своего друга. Но поди-ка найди его в такой густой толпе! Я уж начал подумывать: не обознался ли я? Может, это был не Ромчик?

Мы — папа, мама, бабушка и я, — удобно устроились возле багажа и раскрыли корзинку с едой, чтобы закусить после всех хлопот и огорчений, как вдруг увидели Романа Полканыча, самого настоящего Романа Полканыча! Он медленно полз к нам на животе, жалобно скуля. Глазки его моргали, он плакал от радости, что нашёл нас. Я крикнул на весь пароход:

— Ромчик! Сюда! Сюда!

Роман Полканыч метнулся ко мне на колени. Дрожа всем телом, он спрятал свой мокрый холодный нос мне под мышку и поскуливал точно маленький щенок.

А папа даже в затылке почесал:

— Ну я пёс, ну и пёс, чудо, а не пёс! Как же это он вырвался от Петра Петровича? Ума не приложу! Делать нечего — пусть едет!

Папа потрепал Ромчика за уши и сказал маме:

— Пойди в кассу и купи билет. Хоть Роман Полканыч и пёс, а без билета ему ехать не положено.

Ромчик точно понял, что его простили и решили взять с собой в Оханск. Он вырвался от меня и стал волчком крутиться около багажа, стараясь поймать свой короткий хвост. В порыве буйного восторга он отказался даже от куска белого хлеба, брошенного ему сердобольной бабушкой.

По правде сказать, прибытию на пароход Ромчика были рады все: и папа, и мама, и бабушка, и даже многие пассажиры. Они громко смеялись, наблюдая за проказами Ромки. А один старик, с белой как лён бородой, сказал:

— Несчётное число лет на белом свете живу, а егозливей этого пса ни разу не видывал!

Обрадованная бабушка кинула моему другу большой кусок колбасы.

— Ай, ай, ай, какое расточительство, Ольсен! — рассмеялся отец, погрозив бабушке пальцем. Он всегда, когда был в хорошем настроении, называл мою бабушку, Ольгу Алексеевну, свою маму, коротким именем «Ольсен».

— А ты не сердись, Саня, — сказала папе бабушка, — ведь и я люблю Ромчика не меньше, чем Гриня…

Потом мы узнали, как Ромчик удрал от Петра Петровича. Он, оказывается, вскочил на открытое окно, опрокинул горшки с цветами и спрыгнул со второго этажа.

Ранним утром наш пароход подошёл к пристани Оханск.

Когда мы приехали в город, мой друг, как настоящий хозяин, бегал по новой квартире и обнюхивал каждый угол: всё ли в порядке. Видимо, решив, что опасности нет никакой, Роман Полканыч мирно улёгся у двери и, свернувшись калачиком, уснул чутким собачьим сном.

* * *

…Прошло лето, прошла зима, прошла весна, и снова наступило лето. Ещё зимой мы с папой мечтали отправиться на несколько дней за город — отдохнуть, порыбачить, побродить по лесам… Пришло, наконец, время папиного отпуска. Мы оставили бабушку домовничать и, взвалив на плечи рюкзаки с едой, отправились в путь. Ромчик, конечно, дома не остался. Он, склонив голову на бок и тщательно обнюхивая землю, с деловитым видом бежал впереди нас. Порой он останавливался, дожидаясь нас, а дождавшись, снова устремлялся дальше.

— Хороший пес, если разобраться, — смеясь сказал папа, глядя на Ромчика. — На самом деле, друзья мои, Роман Полканыч за последнее время забросил все свои проказы, а что до его собачьей верности, — то она просто удивительна. Ведь твой пёс, Гринька, предан тебе, что называется, и душой, и телом.

Через час мы подошли к быстрой речушке и решили сделать привал. Чтобы избавиться от обжигающих лучей июльского солнца, папа натянул на колья свою фронтовую плащ-палатку. Мама занялась заготовкой сучьев для костра, а я побежал с чайником к речке за водой. Ромчик, тяжело дыша, мчался за мной по пятам. Подбежав к речушке, он стал жадно лакать прозрачную воду, виляя от удовольствия своим коротким хвостом.

— Гав! Гав! — лаял Ромчик и глядел на меня так умильно, словно хотел сказать: «Пей! Пей!»