Мой друг лайка

Моя серая в отметинах лайка часто отфыркивается от росы, заливающей нос, и отряхивается, точно после купанья. Сыро, но утки отлично чувствуют Себя в этой сырости. Наброды их ночных жировок и особенно последние, предутренние следы не могут миновать чутья собаки. Много натопчет выводок уток за ночь и не раз сойдет с берега на воду и снова взберется на него. Бледно-зеленый ковер ряски сплошь «исписан» грудками плававших уток.

Вот тут мелкие и более суетливые линии — это плавали молодые чирята, взапуски гоняясь за добычей. А вот в той части бочага линии в разрыве ряски крупнее и не отличаются особенной витиеватостью — это кормились солидные кряквы. Мой песик прихватил следы уток на берегу и усиленно заработал своей «баранкой». Я вижу, как пушистый султанчик его хвоста то появляется, то исчезает в зарослях осоки и хвощей.

Тридцать-сорок шагов отделяет меня от собаки, и поэтому не следует ей мешать в поиске. Птица вылетит в меру нормального выстрела, и осыпь дроби не минует цель. Но вот что-то пропал пес, и даже не видно, где шевелится трава при его беге. Эх, брат, этого делать не следует!

Пес увлекся следом и забыл о своем хозяине. Я вынимаю из кармана свисток и легко свищу. Сильно свистеть не надо: лайка прекрасно слышит, и если она послушна и не испорчена неумелым обращением, то сейчас же придет. Вот уже заметно, как от галопа собаки раздвигаются тростники, и она идет на зов. Надо свистнуть еще, чтобы пес не искал хозяина долго.

Собака пришла, но я чувствую, что отдыхать ей некогда и совсем не хочется: много утиных следов там, в тростниках.

— Тише, тише, — говорю я и, гладя собаку, усаживаю ее около себя. — Мы не пойдем с тобой прямо в тростники, а зайдем с другой стороны и попробуем найти дорожку почище. Там, может быть, и стрелять удобнее. — Песик не понимает. Он запомнил, где остались особенно пахучие следы, и ему надо идти туда по прямой, старым следом.

Тут без поводка не обойдешься, придется, брат, тебе положиться не на чутье, а на охотничий расчет, — говорю я собаке и снова ласкаю ее, беря на поводок. Охотясь с лайками, я всегда убеждался в благотворном влиянии голоса хозяина, спокойно разговаривающего с собакой. Голос человека рассеивает остроту впечатления собаки и создает очень благоприятные условия для подчинения команде и воле хозяина. Собака как бы забывает свое «собственное» решение, но не освобождается от только что полученного впечатления и потому охотно и точно выполняет волю хозяина. Ей хочется и надо что-то делать. Само собой разумеется, что воля хозяина должна быть направлена соответственно желаниям собаки, но в несколько иной форме, уже с расчетом на успех.

Мы обходим куст тростника, и теперь снова можно спустить собаку, так как здесь, по эту сторону зарослей, начинается место, удобное для стрельбы.

На берегу водоема растут довольно густые кусты ивы, и нет сомнения, что выводок уток, прихваченный чутьем собаки, спрятался именно в них.

Вода — стихия утки, и часто, добравшись до нее, птица отсиживается в зарослях, погрузившись в воду по самые ноздри. Охотник может пройти мимо такой утки, но Собака учует ее и в воде.

Я вижу, как пес энергично лазает по кромке берега и затем с визгом бросается к кусту. Это значит, что, кроме чутья, собака взяла птицу и на слух.

Вот они, круги на воде, которые расходятся из-под основания куста. Собака с трудом лезет через топкую проточину, попавшуюся на пути, и наконец добирается до воды. Она со стороны плывет прямо На куст, и вот уже серые тени уток мелькнули в стеблях стрелолиста. Неужели хлопуны?

Я никогда не стреляю нелетных, беспомощных утят с ластообразными, как у тюленей, крыльями. Выстрел по хлопунам претит охотничьей душе, и всегда досадно бывает за затраченную энергию собаки, которая не может понять этих сложных переживаний охотника и горячится, видя уходящую без выстрела птицу. Секунды ожидания, и вдруг весь выводок крякв с шумом и криком поднялся в воздух.

Мелькнули над кустом упругие крылья, и, сделав «свечку», вся стайка потянула на озеро. Не заметив результата первого выстрела, я ловлю на мушку метнувшийся силуэт второй утки и сквозь дымок вижу, как мелькнул кремовый «платочек» ее подкрылья, птица точно замерла в воздухе. Мягкий шлепок в воду — и круги от утки сходятся с такими же кругами, идущими откуда-то сбоку. В центре второго круга сереет брюшко первой утки, лежащей недвижно, и, словно крылышки мотыльков, шевелятся разбросанные по воде перья.

Как приятно смотреть охотнику на остроухую головку собаки, плывущей с добычей в зубах! Перебитое крыло утки бороздит по воде, и все тело ее как-то беспомощно обвисло, и только красная лапка все еще шевелится.

Видимо, немалое удовольствие испытывает и собака, когда, положив утку к ногам хозяина, радостно скулит и обдает его каскадом брызг, отряхиваясь и вытирая мокрую шерсть о траву. Еще и еще раз обнюхивает утку и снова принимается кататься по траве.