Мой друг Пеликан

Модест запил и не протрезвлялся четыре дня, с утра до вечера. Он прогулял работу. Так что когда вплотную приблизился день отъезда на Север, к Володе Литову и Боре Петрову присоединился Модест Николаев, а в самый последний момент и Валя Ревенко, объяснявший свой поступок тем, что ему надоело жить на стипендию.

Уже в Коряжме, на далекой реке Вычегде, выяснилось, что Пеликан перед отъездом тайно встречался со Светой и выпросил у нее домашний адрес. Все лето он писал ей в Саратов, а с сентября продолжал свои эпистолярные атаки в адрес Голицынского общежития — но без желаемого результата. Света решительно предпочла ему кого-то другого, возможно, зубрилу и карьериста Леондрева.

В сентябре пришло известие с Кубани, что Александра, приехав к себе на родину, умерла скоропостижно.

Володя глубоко переживал потерю незаурядного и интересного человека.

Пеликан угрюмо отмалчивался.

Еще через месяц произошло новое, удивительное событие. В Коряжму прибыла Таня.

Что творилось с Модестом и как они все жили на северной стройке, о том, как Пеликан и Володя отделились от двух других приятелей и, сняв хибару с входной дверью, устроенной по северному обычаю в полроста, с сенями, с крысами, с большой русской печкой, с малюсенькими оконцами, — поселились вдвоем, а затем и Таня перебралась к ним, и когда Володя вынужден был уехать срочно в Москву, Пеликан и Таня, как древние Адам и Ева, одни, в долгие зимние ночи отрезанные от всего белого света, не устояли перед искушением змия, и что из этого вышло и какие прибавления рода человеческого грянули вслед за этим, — и о многом другом, к сожалению, не в этой книге. Здесь показано самое начало жизни большого Пеликана, Бориса Ильича Петрова, которого тоже позволительно характеризовать как незаурядного и интересного человека.

Октябрь 1995 — 12 января 1997

Москва