Мой друг Плешнер

Нет, он не мог испортить кошачьего сна, ведь он находился под защитой сил света и был ему не по зубам, но из его мозга он выудил такую важную для себя информацию. Из всего яркого и светлого, того, что было в кошачьем сне, просеяв всю эту шелуху через свое черное сердце, Морок выделил главное - звон серебристых флейт, тот самый путеводный маяк, что вел котяру, как и прочих шерстистых паломников в потайное убежище.

Он выделил звук и синтезировал его в своем дьявольском мозгу, и теперь уже нисколько не сомневался в том, что сумеет использовать его в дьявольском плане мести. Он непременно одолеет святошу кота, но только при одном условии, что его всесильный господин поможет своему верному слуге.

Ему нужна ночь, или хотя бы сумерки, ведь солнце это смерть, погибель всего черного и злого, и он молил далекого и всемогущего господина о ниспослании на землю сумерек, ведь кот-скиталец угрожает не только ему, Черному Мороку, но и бросает вызов самому всесильному господину, и это не должно остаться безнаказанным.

Мольбы Морока были услышаны, и пробудившееся поутру солнце так и не смогло пробиться на землю сквозь плотную пелену облаков. Черный Морок ликовал, время от времени бросая злобные взгляды на все еще блаженно потягивающегося во сне кота. Он ждал. Он был достаточно терпелив и всегда доводил задуманное до конца.

Вот кот проснулся, потянулся, широко зевнул и открыл глаза. Затем он еще раз потянулся, выгнувшись великолепной серой дугой, и упруго вскочил на ноги, оглядываясь по сторонам. А разглядывать-то вокруг особенно было нечего, не было ничего лишнего, да и не могло быть в жилище Черного Морока. Лишь рыжая пожухлая трава, серая земля да бесконечное нагромождение унылых каменных громад скал.

Довольствовавшись осмотром, кот еще раз зевнул, расправил затекшие со сна плечи, почесал за ухом и тотчас же уловил знакомую мелодию, приведшую его сюда, песнь серебристых флейт, что через время и расстояния ведет его к цели, далекому и прекрасному подземному убежищу. Вот только напев их несколько смазан, не так отчетлив и чист, как вчера. Но не было у кота повода для беспокойства, ведь и новый день очень сильно отличался от вчерашнего. Серый и пасмурный, ни единый солнечный лучик не достигает земли, а ведь еще вчера все было так прекрасно, так солнечно и светло, и флейты в унисон солнечному дню звучали так чисто и отчетливо. Что ж, хмурый день - смазанные флейты. Но они все-таки звучат, звучат для него одного, и они обязательно приведут его на место, чтобы не случилось. Главное - двигаться, не стоять истуканом на месте, идти вперед, повинуясь их сказочному зову. И он шел, целиком погрузившись в себя, ловя слабое и неотчетливое пение флейт, почти не глядя под ноги, боясь потерять такие робкие звуки. И невдомек было ему, что хрупкое и недолговечное кошачье счастье отвернулось от него, что он уже давно, с самого пасмурного утра целиком во власти Морока. Не мог он слышать злобного и зловредного хохота Морока, когда, утомленный долгой дневной прогулкой по бесконечным горным кручам, усталый ложился спать, едва на небо высыпали первые пригоршни светящихся огоньков звезд. Он засыпал, и не было в его снах ничего - лишь тишина и покой обволакивали его до нового безрадостного пробуждения в очередной серый и унылый, лишенный солнечного тепла и света, день.

Едва лишь кот устало смежал веки, как Морок, злобно смеясь, покидал одураченного зверя и уносился прочь, далеко от этих мест, претворять в жизнь вторую часть своего злобного и мстительного плана. Подобно черной молнии, проносился он по небу и мгновение спустя уже был в поселке несколько дней назад, покинутом Плешнером. И ударялась о землю черная молния, и в ослепительно-черной вспышке являлся миру серый кот, большущий котище, бегущий по своим, одному ему ведомым делам.

Прыжок через забор в один из задрипанных домишек, обитатели которого, вечно пьяные, пропахшие чесноком и сивухой, вот уже который день обезумевшие в хмельном угаре, отмечали возвращение домой блудного и блудливого сына. Именно к ним на подворье и держал свой путь каждую ночь оборотень Черный Морок, приняв обличье большого серого кота, облик, весьма узнаваемый даже в вечно пьяном угаре бесконечно затянувшейся оргии.

Притаившись за ветхим дощатым забором, он терпеливо ждал, когда приоткроется обшарпанная дверь халупы и на ее пороге появится очередная пьяная харя, выглянувшая на крыльцо по своей пьяной надобности. То ли глотнуть свежего воздуха, еще более пьянящего после пропахшей чесноком и перегаром вони внутри избушки, то ли вдохнуть полной грудью очередную порцию ядовитого дыма сигарет, или просто блевануть с крыльца в раскинувшуюся вокруг темноту. Мороку было все равно, с какой надобностью выходят на крыльцо презираемые им двуногие созданья.