Мой друг, покойник

Он минует застекленную кабинку почтенного Дува, даже не склонившись над его драгоценными каллиграфическими шедеврами, а когда проникает в круглую комнату, откуда по миру разлетались обманчивые бабочки фальшивых купюр, то не проявляет ни малейшего любопытства.

Ему безразлично все — ни радости, ни горести человеческие не трогают его.

Каков же смысл бродящего в ночи призрака? И есть ли он, этот смысл?

Отвела ли Безграничная Мудрость, которую равным образом интересует и жизнь ничтожного клеща, и трепет травинки, и гибель целого мира, свою роль призраку?

Встреча с теми, кто умер, относится к странной привилегии, в которой сия Мудрость отказывает живым, а если встреча иногда и происходит, то только по упущению того же самого Божества, не так ли?

Может ли Божество забывать? Носят ли законы абсолютный характер?

Эйнштейновская теория, как кислота, разъела эвклидову безмятежность; поляризация нарушает лучистый кодекс оптики; равенство уровней жидкости в сообщающихся сосудах опровергнуто капиллярами, а ученые мужи, пытаясь скрыть свое невежество, создали из подручных материалов катализ.

Церкви скруглили острые углы божьего законодательства. Из аксиом, сформулированных Богом, человек вывел свои собственные следствия.

В законе ночи могли образоваться трещины, и в них проскользнули призраки.

Мы превратили Природу в истину, обожествили ее — а она кишит миражами и ложью.

— Ба! Слова, одни слова!.. Эх, Шекспир!

Формы или силы, что-то приходит на смену мертвым, но эти формы не подчиняются нашим законам, и вряд ли уравнения помогут нам рассчитать могущество ночных явлений.

Призрак есть.

Он бродит, приходит и уходит.

Поет петух, он исчезает.

Традиция.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ

Перевод А. Григорьева

Когда Христос шел по морю

Конечно, ученые, обосновавшиеся в своих обсерваториях, предсказали событие, но Ингрэм был маленьким городком с зачатками промышленности и жалкой коммерцией. Он безмятежно прятался среди безлюдных земель, а про ученых там даже не слышали.

Считайте это введением.

Итак, городок затерялся в далеких землях. К северу от него протекала такая ленивая речка, что даже поговаривали о том, чтобы чуть-чуть углубить ее русло и ускорить течение. Однако Дэвид Стоун считал городок морским портом, потому что в нем имелся покрытый гудроном причал, начинавшийся у порога его конторы и упиравшийся в мелкие воды побережья.

— А это что за облако поднимается позади итальянских тополей? — спросил Снаффи, старик-посыльный.

— Это корабль, — возмутился Дэвид, — парусник. На нем подняли часть парусов, и его тянет буксир. Он идет по морю прямо к нам.

— Ха! Корабль, — осклабился Снаффи. — Корабль направляется с моря в речку Халмар? Ха-ха-ха!

— Почему бы и нет? — яростно заворчал Стоун. — Он идет сюда в окружении чаек.

— Ладно, — согласился Снаффи, — ваша правда… Ничего не могу сказать, но это правда.

— Я вижу высокие реи.

— Это ветви деревьев.

Дэвид Стоун, стоявший во главе жалкого местного торгового заведения, всю жизнь мечтал, что с моря придет корабль и пришвартуется у разваливающегося причала.

Когда с ним говорили о мелководье реки и водоизмещении судов, он с гневом возражал:

— Коли есть вода, корабль может придти.

— Конечно, — кивал Снаффи. — А почему бы ему не придти в корыто для стирки мамаши Эпплби?

Однако в этот вечер он с некоторым беспокойством наблюдал, как медленно росла смутная тень позади тополей.

— Это облако, — зловредно усмехаясь, вдруг вскричал он.

— Действительно, — с отчаянием признал Дэвид Стоун, — но, быть может, завтра это будет корабль, который…

— Завтра, — издевательски усмехнулся посыльный.

Он не сомневался, что в этом единственном слове кроются неясные опасности.

— Какое оно огромное и темное, — сказал Дэвид.

На этом разговор закончился.

Снаффи уселся за расчеты.

— Дела идут из рук вон плохо, — пожаловался он.

Когда речь не шла о каком-либо корабле, Дэвид Стоун был нерешительным и мрачным человеком.

— Ты так считаешь, Снаффи?

— Складывать нечего! Интересно, чем мы будем платить мяснику на следующей неделе?

— Действительно, нам платить нечем?

— Не заплатим и умрем с голоду!

— Если только… — начал Дэвид.

— Не придет корабль, трюмы которого будут забиты африканским золотом, не так ли?

— Я несчастный человек, — признался Дэвид Стоун. — Снаффи, скажи-ка, что это за женщина, которая переходит улицу вместе с Хангфильдом?

— Это артистка, мусью, — строго ответил посыльный. — Она сегодня поет в городском театре, где цены на место утроились по этому случаю. Богач Хангфильд обязательно одарит ее.

— Артистка? Я хотел бы послушать ее.

— Ну что ж. Продайте свой причал на дрова, мусью Стоун, и оплатите место в партере. Но этот причал никогда не станет гореть, ибо дерево в нем насквозь прогнило, как старый гриб.

Дэвид Стоун застонал.

— Гляньте, Снаффи, как она красива. Она только что глянула на наши окна. Какой свет разгорается!

— Такого никогда не видели! — фыркнул Снаффи. — А мы даже не знаем, чем платить мяснику.

— Я хочу ее услышать, — с тихим упрямством повторил Дэвид.