Мои друзья и горы.

   Абалаков проходил по делу о заговоре спортсменов, которые должны были во время ноябрьского физкультурного парада совершить покушение на руководителей партии и правительства. Альпинистам было хорошо известно об исключительной силе воли Виталия и его умении подчинять людей. Поэтому Гарф не удивился, увидев, насколько успешно Виталий играет в камере роль «пахана», и его не рискуют ослушаться даже опытные урки. Хотя Абалаков, как и все остальные члены «заговорщицкой группы», полностью признался в своих «гнусных намерениях», что-то у следствия сложилось не так, как это тогда требовалось, и через некоторое время Виталия выпустили на свободу. За то время, что он провел в тюрьме, его как врага народа успело дружно осудить руководство секции альпинизма, наполовину состоявшее из его друзей, заставив при этом Принять участие в этом действе его родного брата Евгения Абалакова, также одного из самых сильных альпинистов страны. Может ли кто-нибудь осудить Евгения или друзей В. М. за эти поступки? Полагаю, что никто: «сталинская мясорубка» просто не допускала проявления естественных человеческих реакций сочувствия и поддержки.

  Другой рассказ Б. Гарфа касался профессора Успенского, микробиолога, ученого с мировым именем, с которым Б. А, провел пару недель в одной камере. Уже на первом допросе, когда профессор со всей вежливостью, свойственной ему выпускнику Московского университета начала века, попытался объяснить следователю, что его, видимо, арестовали по ошибке, следователь, молодой простецкий парень, зачитал ему «его показания», согласно которым обвиняемый Успенский намеревался отравить рублевский водопровод какими-то смертоносными бациллами. Звучало это примерно так: «Я гулял в Парке культуры, и там в очереди за газировкой ко мне подошел японский шпион и предложил отравить рублевский водопровод. Я согласился». Услышав такую чушь, старик сначала потерял дар речи, а потом попытался оправдаться тем, что он и не знает, где Парк культуры, и газировки никогда в жизни не пробовал. Тут следователь потерял терпение и, показав профессору здоровенный кулак, сказал буквально следующее: «Ах, ты семисикельная проблядь! Я старался за тебя, писал всю эту херню, а ты теперь будешь здесь кобениться! Подписывайся вот тут и радуйся, что унес ноги живым из моего кабинета».

   Профессора настолько поразила столь новая для него лексика, что он подписал все, — то есть расстрел себе. Закончив рассказ об этом эпизоде, Б. А. признался, что он сам тоже ни разу не встречался со столь изощренным матом, и заметил, что упомянутый следователь, видимо, обладал незаурядными и завидными способностями «языкотворца» (выражение В. Маяковского).

   Наконец, непогода прекратилась. Ранним утром 1 августа, сгибаясь под тяжестью рюкзаков, мы оставили гостеприимную пещеру и медленно потянулись наверх. Первоначально предполагалось, что руководителем восхождения на пик 26 Бакинских Комиссаров (6874 м) будет Б. А. Гарф, но к концу первого дня пути Б. А. плохо себя почувствовал, и с общего согласия руководство взял на себя Женя Тамм. Вместе с ним на маршрут вышли: Мика Бонгард, Олег Брагин, Борис Бабаян, Коля Алхутов, Володя Спиридонов, Валентин Шахватов и я. Первый день восхождения — это тяжелая работа топтания ступеней в глубоком снегу, где от каждого требуется пройти в максимальном темпе 50 шагов, отвалиться в сторону и отдыхать, чтобы потом занять свое место в конце цепочки. При этом более всего приходилось следить за Брагиным, который всегда норовил сделать 60, а то и 70 шагов, и необходим был гневный окрик Тамма, чтобы прекратить «это безобразие». Снежная работа — это один из наилучших способов акклиматизации, в чем мы смогли убедиться, когда к концу дня вышли на перемычку гребня пика 26 Бакинских Комиссаров на высоте 6100 м, По плану на следующий день нам необходимо было подняться до высоты 6700 м, где предполагалось установить последний лагерь перед вершиной. Второй день потребовал уже довольно техничной работы при прохождении скального пояса на высоте 6300-6500 м. Ни у кого из нас не было опыта восхождений на подобных высотах, и поэтому мы были приятно удивлены, обнаружив, что все рутинные операции, такие как забивание крючьев, организация страховки и попеременного движения, не требовали никаких особых усилий. Идти по скалам на этой высоте было так же привычно и легко, как на маршрутах сравнимой сложности, но на гораздо меньшей высоте на Кавказе. Вот когда мы стали топтать площадки для палаток на высоте 6700 м, тут выяснилось, что есть и одышка, и усталость, и желание передохнуть каждые 15 минут. Но при этом не было ни апатии, ни головной боли, ни других проявлений горной болезни, обычных на таких высотах.