Мой «Фейсбук»

Подойдя к их столу, он сразу заиграл «Осень. Прохладное утро»; как он угадал, что перед ним русские, было его тайной. Слова романса «…Не уходи, тебя умоляю, слова любви стократ я повторю…» — он спел эти слова, наклонившись к ней, — с небольшим акцентом он спел то, что она хотела сказать своему новому знакомцу.

А тот внезапно снова исчез, но не успела она испугаться, как он снова возник рядом с ней и повел ее по широким, с коваными перилами лестницам старой гостиницы; они отражались в циклопических зеркалах, и ковер, стянутый золотыми рейками времен кайзера, скрадывал их шаги.

У огромной двери на седьмом этаже они остановились, он отпер дверь каким-то антикварным ключом. Огромная комната с гигантской, заваленной перинами кроватью была — за давностью постройки — лишена отопления, но легкое прикосновение его руки словно обещало: холодно не будет.

Три счастливых дня

Он собирал сумку сам; делать это он стал недавно, с тех пор, когда жена, разбирая его вещи после приезда, обнаружила помаду, подброшенную его товарищем в командировке в Цюрих.

Шутка оказалась неудачной, жена дулась недолго; а он стал свои вещи собирать сам, опасаясь, что в следующий раз там окажется что-нибудь огнестрельное.

Он летел в Париж на конференцию портфельных инвесторов, почему-то вспоминая свой школьный портфель, оставшийся в далеком уральском городе, где всегда лежал желтый снег и папа, не вылезавший с завода, говорил ему: учись, а то будешь, как я, у печки стоять.

Он учился как ненормальный, на двух факультетах, ночами делал проекты ленивым национальным кадрам и даже получил стажировку в Бельгии по студенческому обмену.

Там он встретил свою фею, работавшую там в торгпредстве на должности младшего клерка.

Там и завертелась их карусель, закончившаяся браком и рождением двух детей.

Двадцать лет брака — это уже не карусель, это уже серьезный аттракцион, подобный русским горкам; было все: и от резких подъемов дух захватывало, и падения в штопор случались, и еще всякое; кое-какие краски поблекли, но глаза ее — зеленые, с кошачьими искрами — всегда держали его в охотничьей стойке, он, как зверь, породе не изменял; выпить мог, но пасся только на своем лугу — и не потому, что боялся, просто с юности знал, что в чужой стае зачахнет.

Наутро он поцеловал сонных детей и тихо выскользнул из дома, который появился у них недавно, где все было так, как они когда-то мечтали в их первой комнате в аспирантской общаге.

В Шереметьево-3 он доехал быстро, почти без задержки прошел предполетные формальности и поднялся в салон корпоративного «Фалькона», где привычно занял правое кресло в первом ряду.

Все было как всегда: стюардессы, дежурные фрукты и пилоты, отдающие честь \/1Р-клиенту.

С ним должна была лететь вице-президент клиентской компании, они по дороге решили переговорить, и он пригласил ее на борт, желая сделать приятное крупному клиенту.

Спустя несколько минут в салон впорхнула женщина, обдав его запахом умопомрачительных духов, уверенная в себе и с глазами спящей гиены.

Он знал эту породу, их развелось в последнее время достаточно, они все в своей жизни сделали сами, их манера все брать в свои руки внушала уважение и легкое поеживание от их энергичного напора.

Самолет мягко набрал высоту, и они довольно бодро переговорили в течение часа; она была умна, организована, умело вела разговор и почти ни в чем ему не уступала; он даже пожалел, что у него нет такого сильного партнера в его компании. Потом они пообедали, посмотрели старый фильм, и самолет сел.

Над Парижем стоял туман, как в Лондоне, но настроение ему это не испортило, он знал, что два дня он переживет и в тумане, а уж потом они поедут туда, где солнце не заходит 365 дней в году и всегда 25 градусов, в любую пору года; он обещал своим уехать на каникулы в тропики и ждал этого с нетерпением.

Сорок минут из аэропорта, и вот они уже на улице Монтень, и перед ним Плаза А тени — любимый вот уже пять лет отель, любимый номер на восьмом этаже с террасой и панорамным видом на Эйфелеву башню; спальня выходила во внутренний дворик, и там спалось, как у бабушки на даче под Магнитогорском на заре туманной юности; он привык жить здесь и никогда не изменяет этому отелю, как любимой женщине, которая с годами нравится еще больше.

Вечером встреч не было, он решил поспать, а потом сходить на ужин к Дюкассу, в единственный мишленовский отельный ресторан во всем Париже.

До ужина он спал, потом собрался и решил пройтись на Елисейские Поля, нагулять аппетит, чтобы ощутить всю прелесть кулинарных фантазий лучшего повара в мире.

У ресторана «Фукетс» его окликнули по имени, на террасе сидела его попутчица в шикарном прикиде, похожая больше на вдову Ротшильда, чем на скромного вице-президента с нескромными доходами; так бывает в России — у нас особый путь.

Она пила «Кир Рояль», и бокал был уже не вторым и не третьим; он присел рядом и тоже выпил местной достопримечательности.