Мой «Фейсбук»

Наш пионерский лагерь в 60-м году, если помнишь, не «Артек» с морем и показухой, а обычный лагерь от цементного завода, где папа Леоновой был главным инженером; лагерь стоял у реки, но рядом с заводом; начальник лагеря — старый педофил с одной кожаной рукой-протезом — говорил: «Зато у нас пятиразовое питание и кино два раза в неделю».

Начальник очень любил кино за темноту в зале, он садился всегда на последний ряд с какой-нибудь пионеркой на коленях и смотрел на экран не отрываясь; ласковый был мужчина, детей любил.

Я ей стихи написал, про любовь и кровь, но не отдал, а Вадик, сука, украл из тумбочки вместе с мамиными конфетами, бегал по лагерю и читал всем; мудак этот Вадик, а говорил, что друг.

Потом костер был, я решил ее удивить, стал прыгать через костер, штаны прожег и руки обжег, больно было, а все смеялись.

Кстати, Вадика помнишь? Живет сейчас в Калифорнии, дирижирует чем-то, сбылась мечта.

(По трансляции объявили, что сел самолет из Лос-Анджелеса, направляющийся в Сидней. Посадка по техническим причинам.)

Расстроился я страшно.

До утра сидел потом у памятника юному пионеру с отбитым гипсовым носом, а рядом стояла гипсовая пионерка, похожая на Леонову, и отдавала честь невидимому мальчику-герою. Мне было больно — болели обожженные руки и нос отбитый, как у мальчика-памятника.

На второй лагерной смене все пошло веселее; я получил все-таки жалкую должность санитара отряда и имел маленькую власть — проверял чистоту в отряде и ставил оценки. Но главным было то, что я имел прямой выход на Леонову, я докладывал ей о чистоте в палатах, а заодно — о своих чистых помыслах и чувствах, она краснела.

В результате интриг и взяток меня взяли в сборную отряда по футболу, с этой позиции уже можно было стартовать в океан любви, но матч с третьим отрядом мы проиграли из-за меня: я стоял на воротах, по ним ударили всего два раза, два красивых броска, два гола, а я в это время стоял не в воротах, а рядом, ближе к лавочке, где сидела Леонова, я смотрел на нее во все глаза и пропустил две пенки от третьего отряда; Леонова в этот раз не смеялась: я испортил ей показатели по спартакиаде, а это было отвратительно и безответственно для члена отряда, она все мне высказала и ушла на своих безумно загорелых ногах с полненькими коленками.

Нужен был подвиг, и я искал для него место и нашел.

Я получил инсайдерскую информацию, что к нам в лагерь приедут китайцы — подслушал начальника лагеря и врача, которые пили в столовой после ужина с каким-то пузатым из месткома, я был дежурным по столовой и услышал; этот шанс упустить было нельзя.

Готовился концерт для китайских гостей, и я подошел к усатой женщине с аккордеоном и сказал, что буду петь песню «Белла чао» — я наврал ей, что это песня китайских партизан, усатая поверила и записала меня в программу.

Пел я не очень, но на китайском в лагере никто не мог, а тут гости; я репетировал в туалете после отбоя, выходило громко и радостно.

Наступил день триумфа, Леонова лично прослушала мое пение и осталась довольна, подивившись моему знанию древнего языка. Она спросила, где я выучил китайский, я ответил уклончиво, намекнул, что папа, которого сроду не было, — разведчик типа Зорге (а бабушка называла его — «эта тварь»), но просил не распространяться о гостайне. Леонова обещала, я летал.

Китайцы приехали, была линейка, потом обед, праздничный с рисовой кашей, котлетами и пирожными с кремом. Я есть не мог, меня колотило от предчувствия.

Потом все пошли в клуб, где начался концерт, сначала был хор, потом танец с веерами, потом Леонова — она, конечно, была ведущей — объявила меня.

Услышав название песни, китайцы зашушукали, узнали песню — и началось.

Я в белой рубашке и в галстуке Леоновой вышел на середину сцены, и усатая заиграла; китайцы сразу стали хлопать и подпевать, мне же осталось только открывать рот, и я с выпученными глазами орал только два слова «БЕЛЛА ЧАО».

Феерический успех завершился поцелуем китайской девочки с букетом и поцелуем Леоновой без букета, на такое я даже рассчитывать не мог, я стал героем, но день еще не закончился.

Начальник лагеря кожаной рукой обнял меня и больно ущипнул за щеку, обещал грамоту и ценный подарок, от него как-то невкусно пахло сапогами, протезом и одеколоном с потом пополам.

Потом было кино «Адмирал Нахимов», Леонова махнула мне рукой, и мы сели рядом.

Застрекотал киноаппарат, и я с замиранием сердца взял Леонову за руку, и она не отказалась, я держал ее ладошку в своей руке и не верил своему счастью, наши сплетенные пальцы упали между коленями, и я чувствовал теплую коленку Леоновой.

Весь сеанс сидел с закрытыми глазами и не видел, как адмирал громил вражеские эскадры, но морские баталии закончились, и мы с Леоновой расцепили руки.

Онемевшая рука горела огнем, и, выйдя на улицу, я увидел, что солнце зашло и в небе висело грозовое облако; мне стало страшно, я почувствовал, что произойдет ужасное, и не ошибся.

К нам с Леоновой подлетел Вадик и сообщил, что «Белла Чао» — песня итальянских партизан, а я врун, никакого китайского не знаю и вообще козел.