Мой генерал Торрихос

Но он уехал без меня. Его увезли. С тех пор слова св. Агустина, о которых я напомнил в начале книги, в чём-то верны, а в чём-то нет. Если он жив во мне, потому что жив я, а я мёртв, потому что умер он, то, значит, его смерть реальна, имеет большее значение, чем моя жизнь.

Я получил из Испании от моего давнего друга Рафаэля Санно очень хорошее письмо, где он выразил мне сочувствие не потому, что погиб генерал, а потому, что я не погиб вместе с ним.

Рафаэль не осуждал меня в письме за это, но несказанное в нём я сказал себе сам. Это как бередить рану, чтобы расходовать боль, чтобы она исчезала. Поэтому считается, что плач облегчает.

Но всё-таки это не более чем надежда на облегчение боли от утраты. Эта боль, подобно достойному быку на арене, только крепнет от получаемых ран, и как ответные удары его рогов по мере того, как бык устаёт, она становится лишь глубже и больнее.

Единственное для меня возможное облегчение мог принести мне только он сам. Подобно тому, как он облегчил боль того солдата, что случайно убил своего товарища, усадив его рядом смотреть один из фильмов университетского экспериментального кино. И я уверен, что если бы он знал, что его самолёт взорвут, то точно так же нашёл бы для меня местечко рядом с собой, потому что он любил меня.

Я не о себе говорю. То есть когда говорю о себе, то только в связи с ним. И когда говорю о нём в связи с моей виной, то для того, чтобы сказать о заключённом в нём огромном потенциале возможностей быть любимым для других.

Иногда, когда казалось, что он сделал что-то или уже высказался о чём-то, что уже произвело свой эффект, он либо фразой о своей новой озабоченности социального плана, лиюо простым проявлением человечности создавал вокруг себя пространство для ещё большей симпатии к нему. Эта его способность вызывать к нему любовь людей сравнима только с его собственной способностью любить их. Впрочем, возможно, это две стороны одного качества.

Никогда не забуду случая после одной международной встречи, где он выступал. Он вернулся в отель очень усталым и сказал уже в номере нам, своему эскорту, что не хочет больше никого видеть. В этот момент в комнату вошла простая горничная отеля и сказала, что никогда в жизни не видела ни одного президента и что она бы очень хотела увидеть президента Торрихоса.

И она, разумеется, увидела его. И я никогда не забуду преодолевшую усталость улыбку Торрихоса, обращённую к ней. Он, как тот крестьянин, что пришёл в воскресенье на соборную площадь и который позирует там для фото, как кот из сказки «Алиса в Стране чудес», но с улыбкой, в противоположность принятой им искусственной позы, бесконечно естественной. Горничная смотрела на него с восхищением.

Такого человека нужно было убить. Враг рассматривал его высокие моральные качества как своё личное оскорбление, как вызов его гнусности. И кроме того, он был силён, потому что опирался на силу и убеждённость его народа. И кроме того, он был прав. За ним была его правота, История, его терпение и талант. Определённо, его было необходимо убить. И они убили его.

Но не совсем. Они не уничтожили дерево, плодом которого был Торрихос. Дерево с глубокими корнями и множеством ветвей. Которое продолжит плодоносить всё больше и больше. И генерал Торрихос будет множиться в других людях, как растёт волна аплодисментов в толпе собравшихся. Сначала встаёт и аплодирует один человек, потом второй, третий, шестнадцатый, пятисотый, двухтысячный, и наконец гремит шквал аплодисментов, который уже никто не сможет остановить.

Этот шквал я будто слышал в Соборе, стоя вдалеке от его гроба, окружённого простыми людьми. Будто потревоженные чем-то, они хаотично двигались вокруг, без видимой цели, как тот грохот аплодисментов или морские волны, средь которых одна вдруг вздымается или пока лишь угрожает вздыбиться вскоре.

Там, в Соборе, мой генерал, я начал восстанавливать прошедшее, обрёл вновь дыхание и вместе с ним сознание того, что генерал Торрихос мёртв, а я нет, и что у меня впереди есть ещё кусочек жизни и гора дел, быть может, скромных, но нужных для революции. Тех маленьких шагов, о которых Вы говорили как «об идущих в исторически правильном направлении».

Через несколько минут наступит рассвет. Уже начал веять свежий ветерок, как всегда, предваряющий новый день. Ушли в прошлое те длинные и пустые дни, когда я сидел перед телевизором, ожидая, когда же понесут на экране гроб с моим телом. До тех пор пока не наступил тот поздний воскресный вечер, когда ко мне пришли Рауль Роландо с женой Эльдой и Пабло Коннабрава.

Послесловие переводчика

Хосе де Хесус Мартинес, профессор Панамского национального университета и президент Фонда Торрихоса в Панаме, в течение всех последовавших после гибели генерала 10-ти лет оставшейся ему жизни будет всячески защищать духовное и идейное наследие генерала от его искажения со стороны скрытых «торрихитос» и открытых врагов «торрихизма».