Мои глаза открыты. Станция «Сибирская»

Внезапно, парня, за которым я так пристально и с интересом следила последние пять минут, начал толкать соседствующий с ним товарищ и что-то шептать на ушко. В ответ «мистер спокойствие» безостановочно мотал головой и отодвигался подальше. Но сосед не сдавался. Он упорно подсаживался впритык, стирая и без того символичное расстояние, после чего вновь брался о чем-то тихо ему говорить с выражением лица из разряда «Да выслушай ты меня, хоть маленько». Сопротивлению долгой жизни не прочили, а потому вскоре один из них, тот самый молчун, с негодованием поднялся с дивана и быстрым шагом направился к барной стойке. Мне впервые удалось разглядеть его с головы до пят. Прикид на нем отдавал мирной студенческой простотой. Гордо вымазанные неприличным слоем гуталина и воска, остроносые туфли, с короткой шнуровкой, берущей свое начало чуть ли не у самого язычка и примерно там же свой путь завершающей. Рядов пять. Не больше. На завязанные миниатюрные бантики плавно ложились классические джинсы голубого, рекламного цвета. Никаких тебе дырок или дурацких пошеркиваний. Еще и авторитетно выглядывающая, из-под серого джемпера с v-образным вырезом, пряжка кожаного ремня. Ну, прям местный Денди. Подойдя к стойке, он, привстав на носочки, облокотился и, вариативно гримасничая, о чем-то воспалено толковал со стоящей напротив официанткой. Катей. Она вдруг странно порозовела. Кивнув три или четыре раза ему в ответ, девушка развернулась и скрылась за дверью с горящей над ней надписью – «Посторонним вход воспрещен».

Меж тем, народу в кафе подприбавилось. Гул от смешавшихся голосов возрос до отметки «хватит», а под самым потолком, в цвет ноте, в пределах жидкокристаллического экрана, забегали Том и Джерри. Я искренне удивилась своей невнимательности, ибо телевизоров, до настоящего времени, мне заметить не удавалось. Они работали без звука. Как и в любом гастрономическом заведении. Я окинула взором, сидящего в углу, толстяка. Он все также спал, облокотившись на правую руку. Его пухлые губы периодически сотрясались, избавляясь от углекислого газа. Я улыбнулась. Динамик, висящий над моим ухом, неожиданно зашипел. Подняв голову, я уставилась на него, как на летящий в мою сторону астероид, ожидая чего-то. Чего-то неведомого.

– Раз, раз, – доносилось оттуда сначала тихо, а потом чуть громче и уже довольно отчетливо.

Громкий девичий смех снова пронесся оглушительно циничным напалмом по всему помещению. Как следствие, я тут же повернулась в сторону очага возгорания, однако добраться до него глазами так и не удалось. На моем пути, в центре зала, вырос кусок небольшой захудалой сцены с микрофоном и стоящим у него парнишки из шумной компании. «Он что, петь собрался?» – подумала я и сделала еще один глоток кофе. К нему, едва ли не вприпрыжку, подбежала официантка и опустила на голову шляпу. Стиль интеллигенции начала двадцатого века. В ответ он поцеловал ее в щеку, а та, снова порозовев, застенчиво удалилась. Зал тут же затих. Юноша дважды хлопнул ладонью по микрофону и разомкнул уста.

– Присмотрись. Я один в поле воин.

Мне не ведом тот строгий запрет.

Присмотрись. Ведь я рушу устои

И несу всем вокруг только вред.

Присмотрись. Я от всех отвернулся

И на мнение всех наплевал.

Присмотрись. Ведь ты только проснулся

И ты явно ни этого ждал.

Присмотрись. Все не может быть вечным.

Даже то, что в основе лежит.

Присмотрись. Тут под жизнью беспечной

Может, акт безразличия скрыт.

Присмотрись. В облаках не витай ты.

Не плыви по течению вниз.

Присмотрись. Ведь вокруг терабайты

Информируют всех алчных крыс.

Присмотрись. Ты голодной пираньей

Объедаешь огромных акул.

Присмотрись. Все теряет признание,

Когда с древа корысти твой стул.

Присмотрись. На дорогах безлюдно

И теперь там одни дураки.

Присмотрись. Сделай все обоюдно

И тебя не забьют кулаки.

Присмотрись. И прислушайся тоже.

Тебе важно сейчас сделать ход.

Присмотрись. И пусть дрожью по коже

Пробежит по тебе свежий пот.

Присмотрись. Ты один в поле воин.

И не слышишь ты строгий запрет.

Присмотрись. Ты надежды достоин.

И пусть это звучит словно бред.