Мой горький Лондон

И вдруг она начинает плакать. Она – плакать! Это было для меня так неожиданно, что я сама чуть не залилась слезами. – Ксень, тебе нужно отдохнуть, – я беру ее за локоть. – Ксень, пойдем. – Она, словно ребенок, послушно идет за мной, а плечи у нее трясутся, и она плачет, никак не может успокоиться.

– Маша! – и глядит на меня так испуганно, потерянно. – Маша! Я боюсь! Мне… мне страшно, – шепчет она.

– Да-да, – говорю я, – ложись вот сюда, – я кладу подушку на диван. – Отдохни, а я рядом буду. – Ксюш, ты просто сорвалась, с каждым может такое быть. Сейчас отдохнешь и перестанешь бояться, вот увидишь!

– Алкоголь ведь не выход? – шепчет она. – Ведь не выход?..

– Конечно, не выход. Не будет его больше, Ксюш. – Поверь, все наладится.

– Правда, Маш?

– Ну конечно.

– Мэри Джейн, я хочу уехать… Уехать в Англию… Хочу как никто другой, я… не говорила тебе. Новой жизни, других людей… – ее глаза закрылись, а она все еще шептала что-то несвязное.

А я испугалась. Я так испугалась ее потерять! Я села за стол, и тяжелая голова упала на руки. Неужели она тоже – как я, хочет избавиться от… Неужели тоже хочет все разорвать, прекратить, изменить… Руку дрожали, а я ревела, всхлипывала, не могла успокоиться… Такое со мной было когда, когда Ванька… Я укрыла Ксюху покрывалом, пошла на кухню, вымыла стаканы, поставила сушиться. Вылила виски в раковину, смотрела как жидкость холодного коричневатого цвета льется из горлышка. Потом пошла на балкон, свернулась калачиком в плетеном кресле и забылась неспокойным сном.

Когда проснулась, была четверть шестого утра. Ксюха еще спала – я прошла на цыпочках через комнату, притворила дверь. В ванной умыла лицо холодной водой. Потом вскипятила воду в электрическом чайнике, помыла несколько апельсинов, которые были в холодильнике, положила их в глубокую тарелку. Еще вытащила кое-какие продукты, положила на стол. Заварила себе чай, сделала пару глотков и услышала шорох за закрытой дверью. Я открыла ее: Ксюхи нет на диване. Я иду. Она стоит на балконе у распахнутого окна.

– Ксюша! – кричу я.

– Тсс! – палец к губам, таинственная улыбка. – Мы молча стоим – она, скрестив руки, я – в нелепой испуганной позе.

– Я наблюдала, как оно всходило, – она кивнула на багряное солнце. – Первый раз в своей жизни.

– Ксюш. – Я подошла, остановилась позади. Коснулась плеча. – Иди в душ, тебе станет легче. Она поглядела на меня:

– Спасибо тебе, Маша. Спасибо. – И пошла в ванную комнату.

Я слушала шум воды. Ее не было около получаса, я навела порядок, открыла окна – в такой ранний час было прохладно.

Она вышла; расчесывая мокрые волосы, улыбалась. Мне показалось, ей было неловко после вчерашнего, она не знала, как вести себя, и еще она не знала, как поведу себя я.

– Мэри Джейн, я доставила тебе массу неудобств. Не нужно было тебе возиться со мной, правда…

– Ты что, действительно так думаешь, Ксень? – спросила я.

– Да, не стоило…

– Как ты можешь так говорить? Кто спас меня тогда, когда я была в таком же состоянии? Ты спасла мне жизнь, разве не догадываешься? Ты была права, в ту ночь я не добралась бы до дома.

– Такое было в первый раз… В последний.

– И все-таки, Ксюш, что с тобой?

Мы сидели за столом, она подвинула к себе кружку с чаем, помедлив, сделала глоток.

– Это просто слабость.

– А все-таки?

Натянутое молчание.

– Сделали визу. Я так хотела этого, но в первый раз я хотела отказаться от нее, порвать все документы, потому что ты – ты стала моим другом. Я улетаю.

Во мне будто бы что-то упало. Какая-то струна порвалась и все рухнуло вниз. Я думала, это шутка. Я не поняла, о чем она говорит. Все было прежним – кухня, освещенная лучами всходящего солнца, я занавески, вкус крепкого чая на губах. Но во мне что-то изменилось, умерло. Я смотрела на нее долгим, понимающим, ненавидящим, тоскующим, радостным взглядом, и не могла понять, что со мной происходит. Я была рада – никто лучше меня не мог понять ее желания уехать. Я была очень рада за нее, потому что мне вдруг показалось – на миг – что мечты могут исполняться, только если человек по-настоящему желает их исполнения, жаждет их. Я была счастлива: Ксюха наконец-то сможет найти себя там, в туманной неизвестной дали, но… Подавив густой, противный, щемящий комок слез, держась из последних сил, я, сглотнув и отведя глаза в сторону, пробормотала:

– Я знала, что это случится. Но слишком страшно снова терять.… И аромат умирающих яблок наполнит наши сердца… – словно во сне, произнесла я, глядя в одну точку. – А потом, чуть позже, у бабушки на даче крыльцо будет источать запах сырой древесины… поспеет черный виноград, и желтые листья укроют покрывалом уставшую землю… Ты найдешь себя, Ксенька. Я верю. – Я небрежно (даже, пожалуй, слишком небрежно) похлопала ее по плечу – я видела, что и в ее глазах стоят слезы, но пыталась сдержать свои, потому что знала: я плакать не должна. Но моя рука дрожала, когда сжимала ее плечо.

«Когда я умру, я стану ветром…», – пел тихий голос певицы Максим.