Мой граф

   – Почти, – заявила она с воодушевлением и с примесью возбуждения.

   И то и другое приятно было видеть. Они разгоняли кровь по жилам до самых кончиков пальцев. Грегори резко дернул рукав, который, казалось, становился тем уже, чем дольше он с ним возился, и не стал комментировать ее ответ на вопрос про Франкенштейна.

   Посмотрим, что еще она себе навыдумывала.

   – Ну, ты же, мягко говоря, человек без сердца, – сказала она, нарушая молчание. Не чувство ли вины сделало ее тон неуверенным?

   – Без сердца, вот как? – Грегори дернул как следует, и рукав подался вперед на добрых четыре дюйма. Потом перестал тянуть и приложил все усилия, чтобы выглядеть как самый угрожающий и опасный ловелас на свете, который безжалостно растопчет ее сердце, имей она глупость вновь влюбиться в него.

   Изобразить это оказалось совсем не трудно, потому что это была истинная правда.

   Зрачки Пиппы расширились, но Грегори быстро вернулся к рукавам, притворившись, что не заметил облачка беспокойства, набежавшего на ее чело.

   – Ну вот, – сказал он, когда наконец освободил ее из плена рукавов.

   – Спасибо. – Она слегка поежилась. И неудивительно. Под кожаными подтяжками, удерживающими панталоны, на ней была широченная рубашка, которая тоже насквозь промокла и прилипла к телу. Под ней просвечивала белая полоска ткани, которая туго стягивала грудь.

   Слишком туго, поневоле пришла ему в голову мысль, и он поморщился.

   Пиппа обхватила себя руками.

   – Пожалуйста, закройся одеялом.

   – Слушаюсь, мадам. – Он растянул между ними самодельную ширму. – Давай поскорее покончим с этим.

   – В сундуках дяди Берти полно костюмов, – сказала Пиппа, и голос ее прозвучал слегка приглушенно. – Я столько играла с ними. – Ее руки собирали в кучу складки рубашки над головой, потом она, должно быть, стянула рубашку, потому что следующие слова были ясными: – Так что опыта в этом деле мне не занимать, – гордо добавила Пиппа и повесила мокрую рубашку на ширму из одеяла, откуда она свалилась на пол.

   Поскольку обе его руки были заняты, он не мог пока засунуть эту чертову штуку под сиденье, так что с этим приходилось подождать. И открывать дверцу, чтобы выжать ее, тоже было бесполезно – дождь по-прежнему лил сплошным потоком.

   – И развяжи повязку, – сказал Грегори. – Нам надо будет высушить ее.

   Пиппа помолчала.

   – Не стоит.

   – Ты же будешь в рубашке и сюртуке, не забывай.

   – Правда, – с надеждой проговорила она. – К тому же я не такая уж… – Она не закончила.

   – Давай снимай ее, – велел он, оставив без внимания то, что она имела в виду. Может, она и не вываливается из корсажа, как многие светские дамы, но сложена, как греческая богиня, и крайне соблазнительна именно такая, какая есть. В сущности, ее скромные платья сводят его с ума, потому что он жаждет увидеть больше, почувствовать больше, как сделал только однажды и лишь чуть-чуть, прежде чем поцелуй резко прервался. – Уверен, тебе неудобно.

   – Да. – Она вздохнула и приступила к процессу окончательного оголения своей верхней половины.

   Звук разматываемой ткани был едва слышным, но все же различимым, и на Грегори накатило почти непреодолимое желание подглядеть. Один только быстрый взгляд украдкой поверх края. Если ее глаза опущены, она даже и не заметит, так ведь?

   Но разумеется, Грегори не мог поддаться искушению. «Ты – джентльмен», – упрекнула его совесть.

   Черт бы побрал эту его проклятую совесть.

   Спустя несколько мучительных секунд Пиппа подняла над одеялом скомканную полоску ткани.

   – Бросай ее, – сказал он.

   Комок с чавкающим звуком шлепнулся ему на сапог.

   – Мне нужна сухая рубашка. – Ее слова пронизала паника. – И сюртук. Пожалуйста, поскорее.

   Ох, в какую же кашу могут превратиться мужские мозги в присутствии полуголой женщины! Но она полуголая замерзшая леди, и обязанность Грегори – помочь ей.

   – Тогда ты должна подержать этот край одеяла. – Он потряс левый угол.

   Когда она взяла его, Грегори вытащил у себя из-за спины сухую рубашку и свободной рукой подал Пиппе поверх одеяла. Угол одеяла вновь сменил владельца, и она быстро облачилась в сухую рубашку.

   Тот же маневр был проделан и с сюртуком. Прямо цирковой трюк какой-то. Грегори – лев, а Пиппа – слабая, беззащитная девушка.

   – Лучше? – поинтересовался он, прислушиваясь к шороху и сопению – одеяло ходило ходуном от ее усилий.

   – Лучше. – Наконец она потянула импровизированную ширму вниз.

   В глазах и складке губ таилось легкое беспокойство, но в сухой рубашке и пиджаке Пиппа уже выглядела намного лучше: бодрой, здоровой, даже соблазнительной – как будто приняла холодный душ под водопадом, насухо вытерлась полотенцем и постояла перед огнем. Как же это невозможно очаровательно, что она выглядит так хорошо, когда сидит на сыром сиденье во все еще мокрых насквозь панталонах.

   – Ох, как здорово снова почувствовать свою верхнюю половину в тепле, – проговорила она, но при этом зубы ее стучали как молоточки.

   Грегори спрятал свою озабоченность за твердым взглядом.

   – Давай сделаем то же самое и с нижней половиной. Я сниму с тебя сапоги.

   – Я могу сама.

   – Позволь мне, – сказал Грегори. – А пока я буду их стаскивать, почему бы тебе не укутаться в плед?