Мои южные ночи

– Здравствуй… – выдохнула я. А затем, оглядевшись по сторонам, на всякий случай поправилась: – Здравствуйте.

Казалось бы, слышать нас никто не мог, но после сегодняшних открытий я уже ни в чем не была уверена.

– Анастасия Михайловна, вы хотели узнать, почему вас отстранили от проекта, – подчеркнуто официальным тоном начал он. – Сообщаю вам, это было мое решение.

– Что? – ахнула я.

Самое страшное мое подозрение, то, верить в которое я отказывалась, подтвердилось.

– И мою пьесу… Мою пьесу снять с репертуара тоже приказали вы?

– Нет, – качнул головой он. – Закрытие пьесы – это дело рук гражданина Омарова. На театральное руководство надавил он. Не беспокойтесь, с ним разберутся. Министр, беспардонно выдающий стихи классиков за свои и затевающий грязные интриги из тщеславных соображений, позорит наш край.

– Но почему же… – непонимающе помотала головой я.

Даже мысль о том, что гадивший мне Джамик Булатович будет справедливо наказан, не успокаивала меня. Ведь ясно было, что Тамерлан его козни если не одобрил, то поддержал.

– Если ты не хотел, чтобы над книгой работала я, мог бы сам мне сообщить, – прямо сказала я, не в силах больше соблюдать политесы. – Сразу. Без всей этой ерунды про моральный облик. Я поняла бы. Не нужно было…

– Нет, я хотел, чтобы над книгой работали именно вы. Я помнил вас как талантливого, вдумчивого, умного человека с легким пером и тонким ироничным стилем повествования, – возразил он. Но даже сейчас, когда он невольно признавал впервые за все это время наше с ним давнее знакомство, голос его звучал сухо и отстраненно. – Именно я порекомендовал вас в качестве редактора, когда зашла речь об этой книге. Именно я подписал бумаги для вашего приглашения в наш край. И я позаботился о том, чтобы вам предоставили комфортные условия проживания и выплатили достойный гонорар.

– Но что же тогда произошло?

К глазам моим подступали слезы. Мне очень хотелось верить, что Тимофей действительно сам позвал меня сюда. Пускай не для того, чтобы как-то продолжить наши отношения. Просто чтобы увидеться еще хоть раз и, чем черт не шутит, помочь мне деньгами, устроить такие хорошо оплаченные каникулы на своей живописной родине. Но почему же потом он так жестоко меня вышвырнул?

– А произошло то, что вчера днем ко мне явился Джамик Булатович. И заявил, что вы якобы на всех углах похваляетесь нашей с вами интимной связью. Прозрачно намекаете, что именно потому я и приблизил вас «к кормушке».

– Что? – охнула я. – Но… как? Откуда? Клянусь, я никогда никому…

– Шрам, Настя, – вдруг усталым и каким-то человеческим голосом произнес Тимофей. И, подняв руку, провел пальцами по виску, с которого вниз, к скуле, тянулась светлая на тронутом загаром лице неровная нитка. – Я заметный человек, его все знают.

Меня внезапно окатило ледяной волной ужаса. Я вспомнила вдруг, как вчера, раздосадованная Хавиными выдумками, для чего-то рассказала ей о тех трех днях на Средиземном море. Разумеется, не называя никаких имен, не обозначая деталей. Но шрам… Да, о нем я сказала. Сболтнула по глупости, забывшись от дурацкой ревности. А Хава, пронырливая Хава, значит, то ли догадалась, то ли заподозрила что-то и сразу же после моего ухода понеслась наушничать Колобку. Который, в свою очередь, немедленно побежал с донесением к мэру.

Меня захлестнуло отчаянием, стыдом, злостью на собственную глупость. Я ведь не собиралась бравировать нашей связью, никак не желала выставлять ее напоказ. Это было моим личным драгоценным воспоминанием, тем, что я трепетно берегла внутри. А в результате я для чего-то открылась болтливой бабе и не только погубила свои проекты в этом краю, но и подорвала доверие Тамерлана. Конечно же, он решил, что я сделала это намеренно. Что я таким образом собираюсь давить на него, может, даже шантажировать, требовать себе каких-то немыслимых благ.

– Я… – начала я, отлично понимая, что оправдываться бесполезно. – Это недоразумение, я совсем не хотела…

– Анастасия Михайловна, не нужно, – прервал меня он, снова переходя на ледяной официальный тон. – В сложившихся обстоятельствах очевидно, что работать над этим проектом вы больше не можете. Я распоряжусь, чтобы вам выплатили компенсацию за потраченное время. Всего хорошего.

Меня будто ударили под дых. Да, возможно, я была виновата, невольно выдала то, чего не должна была. Но неужели этого было достаточно, чтобы разговаривать со мной вот так? Как с провинившейся прислугой? Ведь я помнила, как эти губы, соленые от морской воды, обветрившиеся от солнца, шептали мне: «Лучше тебя нет никого на свете». Как эта рука сжимала мои пальцы и мне казалось, что нет в мире ничего надежнее и вернее.

Почувствовав, как к глазам подступают слезы, я резко отвернулась, чтобы не терпеть еще и это окончательное унижение – не плакать перед ним, – и вышла из машины. Перед глазами все расплывалось. Не обращая внимания на как всегда забитый самой разнообразной публикой фойе, я поднималась к себе в номер, движимая одной мыслью – прочь, прочь отсюда.