Мой Израиль

Но так, чтобы никто не услышал.

Июль 1972

У каждой тропы своё время: на одну выходят зимой, на другую – летом. По первой надо успеть дойти, пока не растаял снег; по второй надо успеть дойти, пока не выпал снег.

Настало время и нашей тропы. Но ее особенность – не знаешь, когда дойдёшь. Может быть, её занесет новым снегом или размоет половодьем?

Но если не знаешь, когда дойдёшь, выбираешь короткую тропу.

Короткая – трудная.

Так всегда бывает на тропах, начертанных временем перед народами, и такие тропы берутся только крылатыми народами.

И снова я поднимаюсь в небо.

Так всегда будет с человеком: чтобы обрести счастье – иметь родную землю, без которой человеку нельзя, надо хоть раз подняться в небо и там, в полете, почувствовать её притягательную силу и опуститься на неё уже крылатым человеком.

Однажды уже поднимался в небо и почувствовал притягательную силу родной земли, но у меня не было крыльев, чтобы опуститься на родную землю. Я не стал крылатым человеком.

Теперь поднимаюсь в небо по тропе моего народа. Только на тропе своего народа можно обрести крылья. Для этого надо подняться высоко. Где вершина, дающая крылья, не знаю. Но она есть.

И тогда взмахну крыльями, и они донесут меня до родной земли.

И у меня будет всё, что нужно человеку: родная земля и крылья для неба.

Меня ведёт вверх моя книга.

Моя книга – моя тропа.

Книга – что вершина пройденной тропы. Чем больше на этой тропе взято препятствий, тем она лучше. Это как у альпинистов, у которых чем сложнее тропа к вершине, тем значительнее вершина.

Для каждой тропы есть своя зачётная оценка. Чтобы получить такой зачёт, требуется на тропе взять препятствия нужной для зачёта трудности. Если препятствия не по силам и обойдены стороной, – тропу не зачтут.

Не знаю, зачтут ли мою тропу мастера троп, но я иду к вершине.

К моей книге.

Иду не для зачета.

Моя книга – мои крылья.

Крылья могут расти только такие, какие растут. И других не может быть. И какие бы они ни росли, это крылья.

Ими можно будет взмахнуть.

У каждого человека должна быть своя книга. В ней должно быть: кто ты есть и зачем ты есть. И пусть она будет только в нем самом, тысячи раз наговорённая, и пусть у нее будет читатель только он сам, тысячи раз её перечитывающий, – такой человек крылатый.

Мы идем по тропе нашего народа, и у каждого из нас книга «Мой Израиль», у каждого своя. Это наши крылья, они растут и крепнут с каждым шагом по тропе.

Иногда крылья не выдерживают высоты.

И тогда падает с неба маленькая звёздочка отчаяния на нашу родную землю.

Счастливой будет земля, усыпанная упавшими с неба звёздочками.

Это будет звёздная земля.

Люди с надеждой смотрят в небо, и еще ни одна звёздочка не упала никем не замеченной. Эти звёздочки волнуют, манят, зовут к себе, в небо.

Но кем бы я ни спустился на родную землю, пусть тоже звёздочкой, я буду на родной земле, и буду смотреть в огромное и беспредельное надо мной небо, и скажу каждому, стоящему на своей родной земле: над тобой и надо мной – небо, и над всей землёй – небо.

И под этим нашим общим небом мы – частицы нашей Родной Земли.

И летит в небе наша Родная Земля маленькой звёздочкой.

Может быть, она сама падающая звёздочка отчаяния.

Август 1972

В который раз – наверное, сколько людей, столько и раз, – есть мир и есть я – не то я, которому мама до сих пор выпрямляет сутулящуюся спину, стоит только забыть, что не надо сутулиться, и усилия мамы в этом смысле безрезультатны, а то я, которому прикасающиеся мамины руки, широкие, разработанные, передают сокровище этого мира, которое сразу, может быть, и не видишь, да и необязательно видеть сразу – поздно никогда не бывает, но хоть когда-нибудь увиденное, оно вызывает слезу и улыбку, которые возрождают его снова и несут его, передавая дальше, без чего этот мир ничто и благодаря которому он только и есть, и оно единственная мира суть, в котором это самое я пишется большой буквой, не будь только про самого себя написано, – рожденное этим я, оно даёт возможность и ему жить, – так вот: есть мир и есть я, для которого этот мир – сплошная тропа, по которой шёл мой народ во все времена, где бы он ни находился, и продолжает идти.

Что изменилось на этой тропе?

Ну, платье, ну, вкус мороженого, оно было всегда, просто в раскопках не находят – растаяло – вот, пожалуй, и всё.

И я нужен миру как лакмусовая бумажка, опущенная в этот мир и определяющая, равно как что есть каждый в отдельности в этом мире, так и что есть мир в целом.