Мои каникулы в голове физрука Клюшкина

Слушайте, дети мои. Короче говоря, выйдя из спальни, наш пращур вознёс свечу над головой и тут же различил прилипшего к стене пажа. Бедного юношу колотила дрожь. В первое мгновение сэр Гуго не узнал его, потому как паж был густо покрыт сединой. Это и в самом деле было непостижимо, ибо совсем недавно Гуго говорил с ним и не заметил на нём ни единого белого волоска. Но тут вдруг паж весь поседел. Поседели не только его волосы, поседела вся его одежда, включая старые обвислые чулки и стоптанные туфли на пряжках. Он стоял и вздрагивал от страха, и кода Гуго спросил его: «В чём дело, мерзавец? Где моя содовая вода?», то паж, медленно вознеся руку, указал на пол. Приглядевшись, сэр Гуго различил что-то маленькое и серое. Подойдя ближе, Гуго напряг зрение и вдруг увидел крохотную мышку. Та поглядела на него бисерными глазками и вдруг прокричала на чистейшем оксфордском наречии:

- Сюрпри-и-из!!! Привет от Сырного Олдуса, жирдяй!

После чего, раззявив обширную, как у льва, пасть, усеянную острыми зубищами, издала рык такой силы, что наш злосчастный Гуго вместе с животом рухнул на каменный пол и больше не поднимался.

А Грэг Сморщенный Нос той же ночью обнаружил, что сырная шайба, предназначенная Олдусу, вновь каким-то чудом оказалась у него в погребе. Грэг развеселился и сыграл на своём носе небольшую сюиту для шотландской волынки и оркестра. Правда, оркестра рядом не оказалось, да и волынки, признаться, тоже не было, но Грэгу вполне хватило его необычного природного инструмента.

Вот, дети мои, и всё, что вам надо знать о сэре Гуго Баскревиле и о проклятой мыши, которая преследует наш род на протяжении многих лет и не даёт спокойно наслаждаться сыром.

Я закрыла книгу. Да-а! В оригинале, насколько знаю, события повести Конан Дойля развивались чуть-чуть иначе.

Вернулась мама. Её лицо выражало беспокойство.

– Народ, - сказала она, - боюсь, мы попали в какую-то передрягу.

– Что опять? - поинтересовался папа.

– Я дошла до головного вагона… Кабина машиниста пуста. Поездом никто не управляет. По-вашему, это нормально?

– Может, это ещё одна секретная линия? - спросила я.

– В голове?

– Ну, мало ли… В голове вообще много линий. Я имею в виду, извилины.

– По-моему, она здесь одна. Только невероятно запутанная.

– А что с другими пассажирами? - осведомился папа. - Ты не догадалась заглянуть в купе других вагонов?

– А вот это уже вторая странность, - ответила мама. - Поезд абсолютно пуст. Поезд-призрак. Мы единственные.

– Что ж, - хрустнув газетой и возвращаясь к чтению, сказал папа, - не будем удивляться. Мы ведь договорились.

– Присядьте, - предложил маме Шарипов. - Съешьте сухарик.

Усевшись на полку, мама стянула деревянные шлёпанцы и стала разминать ноги. Послышался стук.

– Что это? - насторожилась мама.

Постучали ещё.

– Стучат в дверь, - сказал папа.

– Мистика какая-то, - тихо проговорила мама. - Я прошла поезд до самого хвоста. Никого не было. Шарипов, да гавкни ты уже, наконец, для приличия.

– Не понимаю, зачем? - удивился пёс.

– Чтобы знали, что с нами собака и остерегались. Мы же не знаем, кто там.

– Ну, гав, - нехотя сказал Шарипов.

– И всё?

– Гав! Гав-гав! Достаточно?

– Я открою, - спрыгнув с полки, сказала я.

– Таня, осторожно. - Папа поднялся, вооружившись свёрнутой в трубку газетой.