Мой капитан

– Калугина Надежда состояла в партии вашего отца. Во время восстания ее убили. Есть предположения, что она столкнулась с предателем, и тот ее убил… Это мои предположения. Остальные считают, что в ее смерти повинен я. Только ваш батюшка сможет очистить мое имя, и доказать, мою невиновность…

– Но кто же убил бедную девушку?

– Не имею представления… – отозвался капитан, оборачиваясь.

Мне вдруг показалось, что он что-то темнит. Не хочет говорить? Что ж, рано или поздно, я все выясню!

– Вот, значит, что за люди  толпились у нас дома, – протянула я, – эти самые партийцы… Я и не догадывалась.

– Вы не могли догадаться. Боткин все держал в строгой тайне. Просто друзья, – он заложил руки за спину, его взгляд потеплел, – кроме того, юная барышня, увлеченная своими туалетами и подготовкой к свадьбе, вряд ли заметит даже пожар… – Ессенский оборвал сам себя, но было поздно.

Слово не воробей…

При  слове «пожар» меня окатила горячая волна, глаза тут же наполнились слезами. Маша… Паша… Господи, почему все мои близкие люди исчезают? Мамочка, как мне тебя не хватает!

Заметив свою оплошность, Ессенский шагнул, было к двери. Но, вспомнив что-то, резко оглянулся.

– Вам необходимо поесть. Я принес одежду для вас, – он небрежно указал на сверток в кресле, – я жду вас в коридоре. Поторопитесь, иначе мест нам не останется.

Я опустила все язвительные высказывания на счет «мест», которые «нам не достанутся» и обратила холодный взгляд на капитана. Слава богу, мой характер, не способны сломать ни заключения, ни пожары, ни снисхождение и искренняя забота Ессенского.

– Мне от вас подачки не нужны, Кирилл Сергеевич, – сообщила я.

– Это не подачка, – отозвался он сдержанно, – Я вел себя с вами непростительно грубо, там, у хижины. И эта одежда, так сказать, взамен той…

Он красноречиво взглянул на оторванный рукав моей сорочки.

Сохраняя остатки собственного достоинства, я одобрительно кивнула. Признаться, роль высокомерной стервы порядком приелась мне. Но эта маска служила отличной защитой на неожиданные выпады капитана, будь то ярость или безграничная доброта. Тем более это казалось глупым, учитывая мои прежние встречи с капитаном, которые я не могла вспомнить без содрогания.  В тюрьме, например, когда я кидалась в его объятия, изображая женщину легкого поведения, или же когда была поломойкой…

– Хорошо, – наконец, произнесла я, – сейчас оденусь. Но надеюсь, вы  объясните, с чего вдруг вам так непременно захотелось поужинать…

Ессенский таинственно улыбнулся и вышел.

Я выбралась испод одеяла и развернула сверток.

Голубым каскадом передо мной раскинулось платье. К нему прилагался широкий пояс с вышивкой,  белье, и чулки. Что ж, мой капитан проявил прозорливость… Я уже не стеснялась называть его «мой капитан». Ведь в последнее время он своей персоной, вытеснил из моей головы других мужчин. Скорее одного мужчину – Фомина Антона Сергеевича, который повел себя весьма безответственно, и исчез из моего поля зрения на неопределенный срок.

Прошло не менее получаса, прежде чем мне удалось одеться самой, без Маши… Я всхлипнула, и принялась за волосы. Да, мои локоны никогда прежде не были в таком состоянии, но так или иначе, я придала им удовлетворительную форму, и вышла в полутемный коридор.

Я поискала глазами своего спутника. Расслышав шелест моей юбки, он вынырнул из темноты и галантно подал мне руку.

– Здесь за углом есть одно чудное местечко, именуется «У Петра». Там довольно мило, на сколько мне известно…

Я окинула Ессенского недоверчивым взглядом.

– Неужели вы считаете, что я выйду отсюда в подобном виде? Должно быть, вы лишились разума. Даже если это ваше хваленое заведение за углом, я не намерена мерзнуть.

Выражение его лицо вдруг стало каменным. И как он меня терпит? Обиделся. Я попыталась сгладить свою эгоистичную речь словами:

– Лучше уж скажите сразу, что срывается за вашей вежливой заботой? Неужели вам так нужен мой отец, что вы готовы терпеть меня?

Он молча прошествовал к гардеробщику, принял свое пальто, и ответил:

– Не хочется забивать вашу очаровательную головку подробностями, ласточка моя, – Ессенский обернулся, и накинул мне на плечи… мою накидку!

Я оторопело замерла. Признаться, думала, что эта вещица безвозвратно канула в тюремных застенках.

– И да, я готов терпеть вас, дорогая, – слегка сжав мои плечи, жарко прошептал он мне на ухо.

Мурашки скользнули по шее и ключице.

– Моя накидка, – выдохнула я, и, желая скрыть жаркий румянец на щеках, потерлась об опушку капюшона.

Ессенский, тщательно застегнув своё пальто, улыбнулся, взглянув на меня.

– Оказывается, не такое уж я и чудовище, верно, Анна Петровна?

Я вновь взглянула на капитана, он явно пытался меня взбодрить, и мог рассчитывать на мою благодарность. От злости за инцидент у пылающей хижины не осталось и следа. Я улыбнулась, и, подхватив мужчину под руку, произнесла:

– Если вы хотите загладить свою вину передо мной, капитан, то поторопитесь. Иначе я умру от голода.