Мой класс

— Марина Николаевна, — сказал мне Валя однажды, — ко мне ребята пристают.

— Какие ребята? Наши?

— Нет, из пятого «А».

— Как же они пристают?

— Толкаются. По голове щёлкают… — Он замялся было, но потом чистосердечно признался: — Я один раз даже заплакал. Вот вы посмотрите на переменке — прямо проходу не дают.

«Милый друг, — подумала я, — посоветовался бы ты с Борисом, он бы тебе сказал, что нужно делать в таких случаях!» Вслух я сказала:

— Хорошо, я поговорю с ребятами.

В самом деле, стоило Вале пройти по коридору, как из соседнего класса с воплем «Лавров идёт!» выскочили двое ребят, загородили ему дорогу, и тот, что был повыше, привычно нацелился, чтобы щёлкнуть его по макушке. Валя втянул голову в плечи и беспомощно оглянулся. Я подошла и резко сказала ребятам, чтобы они больше не смели его трогать.

— Почему ребята из пятого «А» задирают Лаврова? — спросила я Борю.

— Знаете, Марина Николаевна, Лавров верещит, верещит — просто смешно. Они не колотят его, только щёлкают. И чего он на них смотрит, не понимаю…

«Не сомневаюсь, что ты не стал бы на них смотреть», — подумала я, выслушав это исчерпывающее объяснение.

Дня три прошли спокойно, а потом Валя вновь подошёл ко мне и сообщил, что Андреев и Петухов из пятого «А» стали привязываться к нему на улице: «Если видят, что я иду один, без наших, сразу начинают приставать. И бегут за мной до самой школы. А как увидят кого-нибудь из наших — Рябинина или Воробейко сразу отстанут».

Не могла же я сказать ему: «Дай сдачи!» А как раз это мне и хотелось посоветовать. Подумав, я сказала дипломатически:

— А ты не позволяй обижать себя.

— Хорошо. Я буду ходить из школы вместе с Воробейко.

— А если Воробейко заболеет и не придёт в школу? Попробуй сам защитить себя.

— Попробую, — сказал он со вздохом, и я почувствовала, что ему далеко не ясно, как это сделать.

Помолчав, он добавил:

— А вы бы видели, как они Воробейку боятся! Петухов только заметил его — и сразу бежать. А Саша ему закричал: «Эх, ты, молодец против овец!»

Валя сказал это с истинным удовольствием. Как видно, он не усматривал ничего обидного для себя в словах Саши и даже не задумался, кто же тут играл роль «овец».

Прошло ещё несколько дней.

— Ну как, Валя, — спросила я с некоторым беспокойством, — Андреев и Петухов всё еще пристают к тебе?

— Нет, больше не пристают. Знаете, Марина Николаевна, они ко мне полезли, а я им как дал! — они и отстали.

Он сказал это с гордостью, как человек, который никому больше не позволит щёлкать себя по макушке.

Трудное у меня было положение в ту минуту. Что сказать? Не хвалить же Валю за то, что он «дал» обидчикам!

* * *

— Знаете, мне очень хочется записаться к вам в кружок, — сказал однажды Валя, глядя на Лёву с неуверенностью и надеждой.

— За чем же дело стало? Запишись.

— Но ведь я ничего не умею.

— Вот и научишься. Видел бы ты, как Левин или Лабутин начинали работать в кружке! Тоже ничего не умели. Сколько Левин добра перепортил — беда! А Ильинский такую кособокую полку для книг сделал, что на неё приходили любоваться из всех классов: книги на ней нипочём не стояли, всё время валились на сторону.

— А Гай много умел?

— Много умел один Рябинин. А остальные ничего не умели. В точности как ты.

Валя пришёл на занятия кружка. Для начала Лёва поручил ему простую работу: сделать книжку-самоделку для нашей классной библиотеки. Надо было вырезать из «Пионерской правды» печатавшуюся тогда повесть и наклеивать вырезки подряд на сшитые вместе большие листы плотной бумаги.

Ребята столпились вокруг Вали, но через несколько минут Савенков твёрдо, тоном, не допускающим возражений, сказал:

— Разойдитесь, чего уставились? Это вам не цирк, — и сам сел рядом.

— Давай я тебе покажу, — продолжал он ворчливо. — Гляди, как надо делать. Не так, не так! Эх ты, чучело, руки-крюки! Вот видишь как? Теперь сам попробуй…

Всё от начала до конца Валя проделал сам: и вырезывал, и сшивал, и клеил. Вымазался при этом вплоть до ушей и кончика носа. Книжка получилась не то чтобы образцово аккуратная, но крепкая: величайшее усердие «переплётчика» чувствовалось в каждом стежке, в каждой из бумажных полосок, которыми вдоль края приклеивались к каркасу газетные вырезки (Левина выдумка: у нас самый текст самоделок клеем не мажут; выходит аккуратнее: не промокает бумага, не тускнеет шрифт).

— Вот, стоило только взяться — и дело пошло, — сказал Лёва.

— Моя первая книжка-самоделка была куда хуже! — весело вспомнил Гай.

Валя посмотрел на него недоверчиво.

— Верно, верно, — повторил Саша, — куда хуже: у меня от клея получались грязные полосы. Лёва даже не принял работу. Правда, Лёва?

Правда, — подтвердил Лёва. — Словом, молодец, Валя. В следующий раз получишь работу потруднее.

— Постановили: признать, что книжке красоты ещё не хватает, но она и без красоты сто лет проживёт, — оценил первое Валино творение старший Воробейко.

А через несколько дней Валя принёс в школу новость:

— В Доме пионеров открылась выставка. Там есть кружок вроде нашего, только наш без названия, а тот называется «Умелые руки»!