Мой ласковый и нежный мент

– Боюсь, что сегодня мы с тобой опять в Ентаульский не попадем. Придется в тайге ночевать.

– Чует мое сердце, Людмила Алексеевна, что у этого хмыря тут где-то берлога поблизости, и не иначе как в ущелье. Только с чего бы ему в этой дыре прятаться?

– Я тоже об этом подумала. Кстати, ты когда в этих местах последний раз бывал?

Иван сдвинул шапку на затылок:

– Кажись, еще в апреле, когда оленей считали. А больше никто из егерей сюда не заглядывал. Точно знаю. Гиблое здесь место, гнилое. Зверь и то стороной обходит.

– В том-то и дело, что гиблое и людьми мало посещается. Тебе не кажется, что этот человек от кого-то тут скрывается?

– Беглый, что ли? – посмотрел на нее Иван. – Он что, дурак, зимой в такой дурнине прятаться? Да в городе сейчас гораздо легче укрыться, там и сытнее, и теплее.

– Ладно, пошли! – прервала Людмила лесничего. – Только осторожнее смотри! Раненый-то он раненый, а вот что у него на уме?

Они скользнули в распадок, потом на увал, с которого был ясно различим вход в ущелье. Летом он практически незаметен, так густо закрывают его заросли ольхи и карликовой березы, но сейчас деревья стояли без листьев, и черная щель в скале виднелась уже за километр.

Людмила в последний раз окинула взглядом вершину Джимбулака. Над гольцом зависла тонкая полоска мутного тумана. Но разве могла она вызвать подозрение, когда вокруг царила тишина и небо было чистое, почти бирюзового цвета?

Из ущелья на них пахнуло холодом, вырвавшийся навстречу ветер ударил в лицо снежной крупой, но лыжня вела дальше, в самую глубину, и они нырнули вслед за ней в мрачный зев ущелья.

И увидели настоящую тропу, проторенную среди высоких надувов снега. Неизвестный лыжник постарался на славу. Видно, не раз приходилось ему проходить этим путем в ущелье и обратно. По краям тропы он расставил длинные вешки, которые уже наполовину занесло снегом.

Теперь они шли молча и медленно, настороженно вглядываясь вперед. Неожиданно тропа резко вильнула в сторону и скрылась за огромным нагромождением камней, свалившихся когда-то с гольца. Чтобы заглянуть за поворот, они стали подниматься на более пологий откос вправо. Но так ничего нового и не увидели. Все то же пустое и мрачное ущелье.

Они долго вглядывались в снежное полотно, застилавшее дно ущелья, потом в недоумении переглянулись. Тропа терялась среди курумов – и никаких признаков жилья, никаких следов пребывания здесь человека…

– Смотри, смотри, – прошептал вдруг возбужденно Иван и поднес к ее глазам бинокль, – кажись, дым среди камней.

Но Людмила разглядела не только дым, но и тонкую железную трубу, из которой выбивалась едва заметная сизоватая струйка.

Они все-таки нашли убежище незнакомца – низкий балаган, по самую трубу занесенный снегом. Его почти невозможно было заметить невооруженным глазом, и, если бы не дым из трубы, они могли бы запросто пройти мимо.

– Надо разделиться, – предложил Иван. – Я пойду к избушке, а ты прикрывай меня. Кто его знает, что это за Робинзон в наших краях объявился?

– Хорошо. – Людмила скользнула к черной стене ущелья, а Иван, скинув лыжи и прячась за камнями, осторожно приблизился к балагану. Людмила переместилась правее, чтобы видеть вход в это примитивное убежище, приют неизвестного отшельника, по непонятной пока причине решившего укрыться в одном из самых недоступных мест заповедника.

Внезапно стемнело. Людмила в недоумении подняла голову. Что случилось? До наступления сумерек не меньше трех часов… И поняла причину. Сверху ущелье закрыло плотное серое одеяло тумана. И оно опускалось все ниже и ниже, размывая контуры гольцов, отдельно торчащих скал, а вместо окружавших ущелье огромных пихт виднелись лишь бесформенные силуэты. Потускневшее солнце, окаймленное оранжевым кругом, коснулось краем вершины Джимбулака. Как только оно нырнет за голец, в ущелье станет совсем темно.

Неожиданно налетел ветер и яростно набросился на заполняющий ущелье туман. Всколыхнулось белесое море, заходило волнами. Оторванные клочья тумана заметались между скалами, взлетая вверх и исчезая, растерзанные ветром.

Иван тем временем осторожно приблизился к балагану и, присев за высоким сугробом, помахал Людмиле рукой, дескать, жив-здоров пока! Затем так же осторожно прокрался к входу, замер на минуту, прислушиваясь, поднес руку к двери и толкнул ее. И вдруг словно взорвалась окружающая их гнетущая тишина. Людмила вскочила на ноги, передернула затвор карабина, досылая в ствол патрон. Хозяин балагана выстрелил первым, сквозь дверь, и сразу все встало на свои места: внутри скрывался человек, не ожидавший от встречи с людьми ничего хорошего. Забыв об опасности, она бросилась к Ивану, который отскочил от двери, схватившись за плечо.

– Иван! – крикнула она на бегу. – Ты ранен?

Лесничий повернул к ней голову, и Людмила увидела его побледневшее, искаженное болью лицо. От отнял руку от плеча, вся ладонь была залита кровью. Пытаясь что-то сказать, Иван вытянул вперед руку и вдруг повалился навзничь, захрипел и странно вытянулся.