Мой ласковый и нежный мент

– А вы знаете, за кого она выскочила? Говорят, он ее без малого лет на тридцать старше. Всех бандюг в городе на поводке держит, да и сам не один срок отмотал по лагерям. – И тут же быстро и деловито, видно желая вывести Людмилу из шокового состояния, спросила:

– Что брать будем?

* * *

Людмила шла по главной улице села, той самой, по которой ходила изо дня в день без малого тридцать лет, всю свою жизнь. Ей казалось, что она никогда не уезжала из Вознесенского, а четыре месяца работы в Красноярске – всего лишь длительная командировка, которая, к счастью, закончилась, и она опять дома. И снова дышит этим не сравнимым ни с чем запахом мокрой земли, увядшей травы, дымка из печных труб… И дождь не так уж страшен, и налипшая на туфли грязь, потому что совсем недалеко ее дом, в котором она может и согреться, и отмыться, и перевести наконец дух после красноярских суматошных дней и полных отчаяния ночей.

У Лайзы с открытием филиала Центра в Красноярске проблем не убавилось. У нее постоянно что-то не ладилось, она сердилась, брюзжала на сотрудников, покрикивала на Вадима, потом вдруг вновь превращалась в милую и смешливую Лайзу. пила кофе, пыталась рассказывать анекдоты. Кто-то ей сказал, что русские не мыслят своего существования без водки и парочки-другой анекдотов.

Поэтому она внезапно выпаливала их залпом во время беседы с тем или иным нужным чиновником, нисколько не заботясь об их идеологической направленности и цензурной допустимости.

Да, она не слишком считалась с ситуацией, не подстраивалась под нее, как и под вкусы чиновников, с которыми имела дело. Неуклонно, с настойчивостью, достойной уважения, шла к намеченной цели. И Людмила понимала: в этом она уступает Лайзе почти по всем позициям, потому что не хватило ей ни выдержки, ни смелости. Сошла с трассы, когда до финиша оставались считанные метры, смалодушничала, запаниковала.

Людмила переложила чемодан из одной руки в другую и обнаружила, что остановилась напротив здания районной администрации, того самого, в котором она впервые встретилась с Денисом. Оглядевшись по сторонам, поняла, что заставило ее удивиться: она стояла как раз на том месте, где с незапамятных времен разливалась огромная зловонная лужа. Теперь оно было засыпано щебенкой и заасфальтировано. Людмила хмыкнула: оказывается, и в Вознесенском кое-что изменилось во время ее отсутствия. И несомненно, в лучшую сторону.

Некоторое время она раздумывала: свернуть в переулок напротив и сократить путь до дома почти наполовину или пройти двести метров до здания РОВД, а потом еще чуть-чуть по той самой улице, по которой они шли с Барсуковым новогодней ночью, последней счастливой ночью в ее жизни…

И выбрала второй – экскурсию по местам, где она совсем было поверила, что взаимная любовь все-таки существует.

Как давно это было, хотя и года не прошло с той сумасшедшей и до отчаяния горькой первой и последней ночи любви… С тех пор ее жизнь неузнаваемо изменилась. Нужно честно признаться самой себе, что новость о предстоящей женитьбе Дениса окончательно выбила ее из колеи. Она потеряла интерес ко всему, потеряла кураж. Все ее мысли занимал только Барсуков, и только о нем она могла думать днем и ночью. Впервые в жизни позволила себе забросить служебные дела и мчаться сломя голову в Вознесенское, где ее почти никто не ждал и почти никому она не была нужна… Впервые рассудок изменил ей, впервые любовь подчинила ее себе.

И в сравнении с этим чувством все остальное казалось ей мелким и незначительным.

Людмила тяжело вздохнула и перешла на другую сторону улицы. Замедлила на мгновение шаг, а сердце неприятно екнуло в груди и сбилось с ритма. Машина Дениса стояла у крыльца, а в окнах его кабинета вовсю горел свет. Значит, его сейчас нет дома. И, возможно, это к лучшему, потому что перед встречей с Денисом ее охватывал почти животный страх.

Она отступила глубже в тень: в здании напротив открылась дверь, и на крыльце появился человек в форме. Это явно был не Денис. Милиционер был гораздо ниже ростом и толще. Она опять вздохнула. Барсуков даже накануне свадьбы остается верен себе: работает допоздна, без всяких скидок и поблажек.

Людмила вновь побрела по улице, не замечая, что слезы смешиваются с дождем, да и щегольский плащ промок насквозь и больше не согревает ее.

Она дрожала, как в лихорадке, и не замечала этого, как не замечала, что чемодан оттянул ей руку, а сумка – плечо.

«Да, – продолжала она рассуждать про себя, – ему нужна надежная и верная жена – мягкая, непритязательная, услужливая. И Надька подходит здесь по всем статьям. Хотя бы потому, что никогда не будет перечить ему, будет стирать и гладить его брюки и рубашки, воспитывать его детей и молчать в тряпочку, если он даже ни во что не будет ставить ее, не станет считаться с ее мнением, а при случае и налево сходит…»

До своего дома она добралась уже в кромешной темноте. Дождь лил не переставая, в туфлях хлюпало и чавкало. Людмила старалась не думать, во что превратился совсем новый плащ, ее длиннополая гордость и полумесячная зарплата.