Мой личный доктор

Сижу так несколько минут, затем, покачиваясь, тянусь к городскому телефону и звоню матери.

— Мама. — Не могу заставить себя говорить нормальным голосом, он сдавленный и хриплый. — Попроси, пожалуйста, соседа своего, Лаврентия Семеновича, чтобы приехал за мной в школу. — Жду, пока мама отохает. — Ничего не случилось, вернее, случилось, но я потом объясню. Ты не волнуйся. Нормальный у меня голос. Просто позови Лаврентия и дай ему платок какой-нибудь, а лучше пусть мотоциклетный шлем мне принесёт. И побыстрее, пожалуйста. Скажи, что я ему на бутылку дам. — Едва хватает сил закончить фразу. — Пусть зарегистрируется у вахтёрши и прямо в кабинет мой идёт. — Не могу сдержаться, повышаю голос, потому что она опять спорит: — Я потом тебе объясню!

Кидаю трубку. На стул не сажусь, боюсь испачкать его. Хотя я и стену могу испачкать. Но моральных сил не хватает это контролировать.

Ужасно мерзко. Чем больше думаю, тем обиднее становится.

Скидываю туфли. И сажусь на пол, придерживая гипс. Кажется, будто болит всё тело. Лаврентий дед мировой, он приедет быстро. А больше и попросить-то некого.

Сижу, закрыв глаза. И ощущение такое, что я уже нарыдала целое море слёз. Начинает болеть голова. Снова кто-то стучится. Опять Женечка.

А ещё звонит мобильный и городской. Я всех игнорирую и жду соседа. Как только он доберется, обмотаю голову, пойдём во время урока.

Отвратительное настроение, хуже некуда. Надо посмотреть на часы, засечь время. Но я не могу. Я вообще ничего не хочу.

Не знаю, сколько я так сижу на полу, сколько времени я безумно жалею себя, прижимая к груди гипс.

Но очередной громкий звук заканчивается тем, что в дверь засовывают ключ и она открывается. Только не это, хоть бы не Шурик или ещё кто похуже.

Надо встать! Надо взять себя в руки! Но я просто разбита этим унижением.

Узнаю балетки Женечки: белые, кожаные, с бантиками, на низком ходу. Рядом с ними вижу мужские ноги, но у Лаврентия вряд ли есть такие стильные чёрные брюки и мокасины.

А ещё он совершенно точно неспособен так легко поднять меня с пола. И рычать профессиональным тоном один и тот же вопрос:

— Глаза! В глаза не попало?! Самое главное — глаза!

Мотаю головой, сжав губы от обиды

И Лаврентий не пахнет дорогой туалетной водой. И уж точно Лаврентий не стал бы, утешая, гладить сильной и тяжёлой рукой по спине.

— Я убью свою маму! — хриплю, уткнувшись зеленой физиономией в плечо Ткаченко. — Я её саму скину с моста. Нет. Я точно её прибью.

Унизить меня больше просто невозможно.

— Кто это сделал? Кто-то из учеников? — злится. — Вы кому-то два поставили?

И жмёт крепче. Несёт куда-то, усаживает на стул.

Берёт мое лицо в ладони. Всё равно раскрывает веки и осматривает глаза, просит хорошенько поморгать. Дёргаюсь, отворачиваюсь.

Стыдно. Какой ужас. Позорище. Он последний человек, перед которым я хотела бы предстать в таком виде.

— Я пойду домой, — трепыхаюсь.

— Нет! Сядьте вот на этот табурет. Так, — даёт указания секретарю, превращаясь в сурового доктора Ткаченко, — нужны спирт и вата. Нет, спирт не пойдёт. Нужно что-то помягче, дуйте в аптеку за перекисью водорода, а лучше купите хлоргексидина биглюконат.

Сердце аж выпрыгивает из груди.

— Что вы здесь делаете? — Пытаюсь спрятаться от его прямого взгляда.

— Ваша мама позвонила в больницу, я уже смену закончил и собирался домой. Хорошо, что она меня поймала и выдернула помочь вам.

— Я просила её позвать соседа, — глубоко и тяжело вздыхаю.

— В коридоре есть камеры? В любом случае мы сделаем фото и подадим заявление. Такие вещи не должны проходить безнаказанно. Это административное правонарушение, за которое могут оштрафовать на несколько тысяч рублей, но, если зелёнка повредила глаза, это уже преступление. Дайте ещё раз посмотрю.

— Глаза не болят, и не щиплет, я их закрыла, видимо.

— Оскорбление может быть как в словесной форме, так и путём различных действий, унижающих вашу честь и достоинство. Поэтому мы подадим заявление.

— Нет, я не хочу, и вы, Константин Леонидович, уходите! Мне стыдно.

— Кто это сделал? Фамилия! Знаете, какой класс? Бывший ученик или ещё учится? Я сейчас его ремнём выпорю или уши оторву! Немедленно говорите, кто это! Не вздумайте защищать. Родителям дадут штраф.

— Это Майка.

— Майя?

Киваю. Доктор берёт ещё один стул и, широко раздвинув свои длинные ноги, садится напротив меня. Задумавшись, становится чернее тучи.

— Зачем она это сделала?

— А как вы думаете, Константин Леонидович?

В этот момент Женечка приносит всё, что он заказывал. Бегом она, что ли, гоняла, не пойму? Ткаченко на неё даже не смотрит. Непроизвольно касается моей головы, гладит по волосам. Дышит тяжело и глубоко, как будто собирается с мыслями. Затем забирает у неё всё, что нужно, чтобы меня отмыть.

— Если подавать заявление на мелкое хулиганство, то фото надо делать прямо сейчас.

— Она просто…

— Это ненормально! Эта женщина должна ответить за свой поступок! Ну же?! — Поднимает руку с намоченной в растворе ватой. — Делаем фото?

Прижав здоровую руку ко лбу, горько вздыхаю.

— Я не знаю.