Мои любимые триггеры: Что делать, когда вас задевают за живое

Впервые я осознаю, что мое имя родилось в результате конфликта. Теперь я понимаю смысл воспоминания, которое не могла себе объяснить. Когда мне было пять или шесть лет, я хотела, чтобы меня звали по-другому. Я придумывала имена, непохожие на мое собственное, хотя мне оно всегда нравилось. Теперь я понимаю почему… Во мне будто жило ощущение, что из-за имени внутри меня живет конфликт между матерью и бабушкой….

Данное человеку имя, с одной стороны, заслуживает всяческого внимания, с другой – именно из-за своей значимости оно иногда скрывает семейные секреты. Несмотря на неизбежный ореол таинственности, эти конфликты проявляются как болевые точки и их можно проанализировать и проработать.

Фотография

Очередной след на нашем пути разительно отличается от двух предыдущих. Если слово или фраза, обращенные ко мне, вызывают раздражение, то обычно это абсолютно субъективное чувство, которое испытываю только я. Имя было дано мне другими людьми: родителями, семьей, взрослыми, которые заботились обо мне, и историю об этом я узнал из чужих уст.

Однако с помощью детской фотографии из плоскости субъективного восприятия и переданного воспоминания мы попадаем в плоскость истории. В наших руках и перед нашими глазами оказывается настоящая историческая находка, которая становится осязаемой, однозначной привязкой к реальности: это я в таком-то году в таком-то месте.

■ Это я в шесть лет на свадьбе дяди. Меня посадили на столик, чтобы я прочитал стихотворение, как было тогда принято.

■ Это я бегу по пляжу с мамой.

■ Это я дома, позирую для рождественской фотографии, сидя на диване.

А ведь за этими, казалось бы, простыми в своей каноничности снимками скрывается целый мир: тут и отмечание Рождества, и вечеринка по случаю дня рождения, и праздник в школе, и отношения между родителями и между родственниками, и иерархия в семье. Проекции и ожидания, связанные с моим вероятным будущим. Почему у меня так много снимков, где я играю в футбол или занимаюсь другими видами спорта? Возможно, потому что тогда было принято делать именно такие снимки? Или потому, что все это происходило в праздники? За кадрами скрывались ожидания моих родителей, возможно, одни у моего отца и совершенно другие у матери.

Смотреть на эти снимки – все равно что проводить археологические раскопки: на свет появляется множество непростых, глубоких историй, связи которых и эффект домино кажутся неисчерпаемыми, и все они – фрагменты одной большой головоломки.

Бывает, что обнаружение фотографии позволяет создать настоящий шедевр.

Французская писательница Анни Эрно начинает свою книгу под названием «Другая дочь»[28] (пожалуй, это самая искренняя и трогательная из ее книг) именно с описания фотографии. Книга Эрно – своего рода послание сестренке, которую она никогда не видела, потому что та умерла до ее рождения: «Это […] овальная фотография оттенка сепии, наклеенная на пожелтевшую картонную обложку какой-то книжечки. На фотографии изображен младенец, сидящий на вышитых подушках, положенных друг на друга, его фигура занимает собой три четверти снимка. На ребенке расшитая распашонка, завязанная широким шнурком, с бантом за плечом, похожим на большой цветок или крылья огромной бабочки. Худенький, длинноногий младенец; его вытянутые ноги касаются столешницы. На округлый лоб спадает завиток темных волос, ребенок таращит глаза с почти гипнотическим напряжением. Кажется, что он шевелит руками, широко раскинутыми, как у куклы […] когда я была маленькой, то думала, что на снимке запечатлена я… Но это не я, это – ты».