Ей следовало догадаться, что он будет здесь. Что ж. По правде говоря, в глубине души она
Видимо, по его логике, Аннабель должна была высоко оценить подобное признание и смириться с тем, чего нельзя изменить. Вместо этого слова Монтгомери не выходили у нее из головы и только злили. Лучше бы он ничего не говорил, зачем было сыпать соль на рану?
На сцене внизу все пел дуэт. Дженкинс время от времени наклонялся к ней, бормоча что-то умное о музыке, она машинально кивала в ответ, пока вступительные ноты «На крыльях песни» не пронзили грудь, словно шквал стрел.
Аннабель встала, прерывисто дыша. Кэмпбелл и Дженкинс тоже поднялись.
– Вам нехорошо? – мягко спросил Дженкинс и нахмурился, взглянув ей в лицо.
Аннабель покачала головой.
– Я вернусь через пару минут.
Дженкинс заботливо положил руку ей на локоть.
– Я провожу вас.
– Нет, благодарю, – прошептала она. – Я совсем ненадолго.
Профессор уступил. Он раздвинул перед ней портьеры, и Аннабель поспешно выскользнула через темный вестибюль в коридор.
Тяжело дыша, она прислонилась спиной к стене, ее грудь высоко вздымалась и опускалась. Воздух… Ей нужен был свежий воздух. Справа коридор заканчивался тупиком, но слева он поворачивал и вел к главной лестнице.
Она еще не успела отойти далеко, когда из одной из лож вышел мужчина и преградил ей путь. Сердце подпрыгнуло, ударившись в ребра…
– Монтгомери.
Меньше всего он был похож на рыцаря в сверкающих доспехах. Его глаза поблескивали так же холодно, как сапфир в его перстне.
– Окажите мне честь, – сказал он. Затем его рука легла ей на спину, и он проворно завел ее в какую-то дверь. Они оказались в тускло освещенной аванложе, окна которой смотрели в черноту ночи.
Аннабель повернулась к нему лицом.
– Что все это значит?
Голос звучал тихо и напряженно. Если бы их застали здесь наедине, для нее это стало бы катастрофой.
Монтгомери прислонился спиной к двери и посмотрел на нее, прищурившись.
– Кем он вам приходится?
Аннабель недоуменно подняла брови.
– Кто?
– Ваш спутник. Этот профессор.
Она ахнула от возмущения.
– С какой стати я должна вам что-то объяснять?!
– Он дотронулся до вас, – сказал Монтгомери, потянулся и медленно провел двумя пальцами по ее локтю.
Прикосновение пронеслось по ее коже, будто лесной пожар, обжигающий, неистовый…
Аннабель отпрянула назад.
– Вы не имеете на меня никаких прав, ваша светлость.
Что-то дикое мелькнуло в его глазах. Казалось, он вот-вот заявит на нее свои права, прямо здесь и сейчас…
– А он имеет? – требовательно спросил он.
Невероятно! И тут, угадав причину его мрачности, Аннабель чуть не захлебнулась собственным едким ответом.
– Боже мой, – выдохнула она. – Вы же ревнуете…
Монтгомери моргнул.
– Похоже на то, – нехотя признал он, недовольно скривив рот.
– Но это же нелепо, – сказала она. – Вы и сами пришли сюда с леди Лингхэм.
Он насупил брови.
– Разве это имеет значение?
– Я знаю, что вы… Я знаю, что она ваша… у вас отношения.
Монтгомери бросился к ней и обхватил за плечи.
– Она для меня ничто, – прорычал он, – с тех пор, как я встретил тебя. А ты, кажется, во всем видишь какой-то расчет. Никакого расчета нет!
Он развернул ее, и Аннабель оказалась зажата между дубовой дверью и разъяренным аристократом. Причем из них двоих дуб, казалось, был менее крепким…
– Ваша светлость…
Его лицо было совсем близко, их носы почти касались друг друга. В глубине его глаз огонь и лед вели жестокую борьбу.
– Неужели ты считаешь, что я все это спланировал? – пробормотал он сквозь зубы. – Рассчитывал, что чувства полностью завладеют мной?
– Я…
Он притянул ее голову и прильнул к губам.
Поцелуй мог показаться грубым, но в его руках, в нежных толчках языка, в яростном жаре губ она чувствовала не агрессию, а горечь несбывшихся желаний, и через несколько мгновений ее тоже охватили гнев и отчаяние. Аннабель изо всех сил упиралась руками в его грудь, но безуспешно – он был тверд, как стена, а ее рот не переставал жадно отвечать на его поцелуи, повторяя каждое движение, каждую ласку его губ, пока между бедер не возникла тупая боль.
Она откинула голову и посмотрела на него.
– Мне снова грозит изнасилование прямо у двери, ваша светлость?
В этом Аннабель убеждала первобытная страсть, пылающая в его взгляде.
Монтгомери провел большим пальцем по ее влажной нижней губе.
– Ты позволяешь ему себя целовать?
Аннабель оттолкнула его руку.
– Прекратите! Дженкинс – благородный человек. Он ценит меня за ум.
Монтгомери горько усмехнулся.
– Даже если и так, знай, что я ценю тебя не только за это.
– Правда? – язвительно парировала Аннабель. – А я думала, что вы вообще меня не цените. Ведь вы были так уверены, что я с радостью соглашусь стать вашей шлюхой.