Мой лучший друг товарищ Сталин

Но сам Коба — за занавесом. Только в дни праздничных торжеств страна видит его лицо. Мой великий друг давно понял: тайна — мать величия на Востоке. Азиатский бог таинственен. Гитлер — западный бог. Человек представления, диктатор-мистик, заклинатель. Коба — восточный бог, скрывающийся в темном покое. Гитлер — болтун. Коба немногословен. Но каждая его фраза на вес золота. Она тотчас разлетается по стране, бесконечно цитируемая, написанная на множестве плакатов — на улицах и в парках. И страна учит их наизусть, как прежде учила Евангелие.

Богочеловек Коба!

Очередная тайна Кобы

Как и многие тогда, я был уверен, что он помешался в старческом тщеславии.

Но постепенно я начал его понимать. Как и все в его жизни, это безумие имело практическую цель.

Впервые я об этом подумал в 1946 году. Помню, тогда в его кабинет внесли огромную свернутую в рулон карту — «СССР в новых границах».

— Трудимся все, — весело объявил Коба.

В кабинете были Берия и Молотов. Мы втроем дружно и демократично под руководством Кобы взялись прикалывать огромную карту кнопками к стене.

Коба был необычно словоохотлив:

— Запиши в свои писульки, Фудзи, которые ты, конечно, не ведешь… но ведешь… следующее: в победоносном 1944 году, когда мы гнали гитлеровские войска, товарищ Сталин понял — пора начать торговаться о территориях, пока наша армия самая сильная. И предложил встретиться главному империалисту Черчиллю… Черчилль, Рузвельт — большие люди! Рузвельт умер, жалкий Трумэн теперь вместо Рузвельта! Рузвельт, конечно, тоже был империалист, но он был великий империалист. А Трумэн… разве можно их сравнить. Или Черчилль… Да, Черчилль тоже империалист, но и он великий, спас в войну этих ебаных британцев. А они его ногой в жопу — погнали из премьеров! Перед голосованием его предупреждали о возможном поражении, советовали хитро подать в отставку, но он сказал этим мудакам: «Я никогда не ухожу из бара, пока он сам не закроется». И закрыли, мудаки, такой бар… Вот она, гнилая буржуазная демократия в действии! Но тогда в сорок четвертом хитрожопый Черчилль был премьером. И товарищ Сталин предложил ему: «Давайте нарисуем послевоенный мир, чтобы потом не ссориться». Он согласился. Подумал, что лучше поспешить и поделить сейчас, пока армия товарища Сталина только начала освобождать Европу. Империалист хорошо усвоил: если товарищ Сталин займет территорию, он оттуда уже не уйдет. И надо ему успеть получить хоть что-то. Я говорю Черчиллю: условие наше одно — чтоб на наших границах или вблизи них были дружественные нам правительства. Он и здесь соглашается, но говорит: «Я приеду в Кремль со своим министром иностранных дел (Иденом)». Я говорю: «Зря! Тогда я буду вынужден взять своего министра Молотова. С ним нам с вами будет непросто. Это зверь, а не человек. Я его сам боюсь! Я даже когда-то сказал Рузвельту: “Молотова надо отправить в Чикаго. Он там станет своим среди гангстеров”. Я, конечно, постараюсь подтолкнуть его к компромиссу. Но вы стойте насмерть вместе со мной. Втроем против него нам будет легче». И вот они приехали в Кремль. И началось. Вячеслав помнит… Торг у нас шел всю ночь до утра. Черчилль, допустим, писал на листке: «Россия на 90 процентов доминирует в Румынии, Англия имеет то же в Греции…» Тут Вячеслав, по моему знаку, вступает: «Ни за что! В Греции — паритет». Я принимаюсь Молотошвили уговаривать. С трудом соглашается. Ведь Греция на самом деле нас не интересовала. Но Черчилль запомнил, что мы уступили…

Молотов наконец-то издал звук, обозначавший у него смех. Коба продолжал:

— Переходим к Италии. Говорю Черчиллю: «Здесь ваши сто процентов, здесь нам ничего не надо». Но он не успел порадоваться, как по моему знаку голос Вячеслава: «Возражаю!» И опять сражение Черчилля с Вячеславом! Счастливый Черчилль при моей поддержке побеждает. Но зато в Восточной Европе после таких наших уступок все прошло без сучка и задоринки, как нужно было нам! Венгрия — семьдесят пять на двадцать пять в нашу пользу, Болгария — восемьдесят на двадцать. Только с Югославией вышел спор. Правда, потом мы и ее прибрали. С Польшей тоже решили не сразу, но в конце концов в нашу пользу. Джентльменское соглашение с империалистами скрепили пожатием рук. Черчилль сказал: «Господь сотворил мир за неделю, а мы с вами — за одну ночь». Уже уходя — Вячеслав этого не знает, — Черчилль, смеясь, добавил: «С Молотовым хорошо придумали. Именно так поступают картежники. Я с удовольствием взял бы вас в свою команду для любых переговоров».

Пока Коба рассказывал, Берия и Молотов старались — Берия непрерывно восторженно хохотал, Молотов одобрительно посмеивался.