Мой лучший друг

— Понимаете… Мы с Павлом Петровичем уже обсуждали этот вопрос. Ну и… — Он замялся, поглядел на Синельникова, ища поддержки.

— Ну и что же? — иронически протянул стармех.

— Решили отложить вопрос до возвращения в порт, когда бюро может собраться в полном составе… Понимаешь, у нас не хватает двух членов… Ну и поскольку…

— Предупреждаю, — перебил электромеханика стармех. — Если персональное дело коммуниста Синельникова не будет разбираться в ближайшее время, я посылаю телеграмму в партком. — Стармех поднял голову, встретился глазами с Синельниковым, и тот отвел глаза. — Дальше. Я требую, чтоб в отдел кадров была сообщена просьба об отзыве из отпуска помполита Иванова. Основание: создавшееся положение.

Электромеханик мучительно покривился, протянул просяще:

— Мы же сами, коли такое дело, можем собраться и решить… Меня смущает только одно: неловко осуждать капитана. Он несет единоличную ответственность на корабль, за все, что на нем происходит, и ни перед кем на борту не отчитывается.

— А ты не смущайся, парень, — прищурился седой, гривастый заведующий производством. — Мы должны обсуждать персональное дело не капитана, а коммуниста, коммуниста товарища Синельникова.

На другой день заседало партбюро. Синельникову объявили выговор. Мы ожидали большего.

Не решились завернуть гайку до отказа. Говорят, электромеханик проявил такую бойкость, защищая Синельникова, что все только диву давались.

А Синельников… Весь день он не показывался из каюты. Вечером же, после партбюро, повеселевший, расхаживал по рубке, и на «капитанском часе» докладывал о промысловой обстановке «Чукотки» бодро и радостно.

X. НОВЫЙ БОЦМАН

— Не валяй дурака, останься! — уговаривал я Палагина, когда тот, разыскивая Синельникова, пришел в рубку с заявлением об уходе.

— Нет, бывайте, кореша.

— Или по Лиде соскучился, спасу нет? — я прищурился. Лида не пошла больше в рейс, и, конечно же, Палагин скучал, хотя не вымолвил об этом ни слова. — Морской волк бросил мертвый якорь на берегу?

— Да перестань… Не могу я с ним работать, — он кивнул в сторону капитанской каюты.

В рубке появился Синельников. Боцман протянул ему листок, и он тут же красным карандашом вывел поперек заявления: «Совершенно не возражаю. Людям надо отдыхать».

В порт уходил какой-то траулер. Его боцман Самоходов пожелал остаться на промысле. Он и перебрался на «Чукотку», сменив Палагина.

Мы ревниво приглядывались к новичку. Он был молчаливым, каким-то сонным. Это первым подметил Генка. Глядя, как Самоходов осторожно, замедленной походкой, растопырив руки, проходил по палубе, Генка презрительно бросил:

— Сонный, как рыба без воды.

Я пригляделся: и верно.

Каждый хорош на своем месте. Может, Самоходов растерялся, ступив с палубы траулера на плавбазу. Все-таки не рыболовное суденышко, махина. Здесь не застоишься. Чуть проволынил — дела захлестнут с головой.

Операции на погрузке и выгрузке затягивались. Где-то что-то не клеилось. И Синельников порой чуть не плакал.

— Ну, чего копошитесь, как крабы на отмели? — стонал он. Не раз, не два кидался сам расставлять людей, командовать лебедкой, чтоб дела в трюме шли бойчей. А Самоходов, отстраненный в горячке Синельниковым, равнодушно отходил в сторону и наблюдал. А как только Синельников уходил, боцман молча занимал командную высоту, и ритм работы вновь замедлялся.

Не раз, наверное, и не два вспомнил Синельников Палагина.

На перекурах, в кругу матросов, новый боцман в разговоры не вступал, и его в них не втягивали.

Самоходова, как и всякого новичка на корабле, поджидало испытание. Как-то солнечным днем на верхнем мостике он наткнулся на бездельничающего парня. В это время другие выгружали провизию на подошедший траулер.

Я как раз стоял на крыле мостика и слышал разговор боцмана с матросом.

— Ну разве можно загорать в рабочее время? — укорял Самоходов матроса. Тот раскинул полушубок, натянул шапку на самые глаза и нахально полеживал.

— Загорать нельзя, когда солнца нету, — парировал матрос.

— Но ведь все работают, — уныло пробубнил Самоходов. — Погляди…

— Почему все? А вот мы с тобой?

Я, конечно, мог вмешаться. Но что-то удерживало меня. Интересно, чем дело кончится? Неужели новичок не понимает, что его испытывают?

— Но вы же устав нарушаете. Там людей не хватает, — нудно тянул Самоходов.

— Надоел ты мне. Чем рассусоливать, шел бы на подмогу! — парень громко зевнул и отвернулся от боцмана.

Самоходов покачал головой, постоял и спустился с мостика, прямой, длинный и будто высохший.

Конец. Он не прошел испытания. Теперь каждый его приказ будет стоить ему нервов. Парням покажи только слабину! А это значит, Самоходову не прижиться на «Чукотке», и он начнет считать дни до берега, когда можно будет распроститься с плавбазой.

Текли дни. И все неузнаваемее становилась некогда щеголявшая чистотой «Чукотка». Тканые маты, еще из палагинских запасов, лежали грязные, пропитанные мутной жижей. Ступишь на него — и выступает вода, словно в мшистой тундре.

Однажды я видел, как Синельников тащил за руку Самоходова к своей каюте. Подвел, яростно пнул мат. А под ним лужа.