Вот уж никогда не думала, что буду держать такое в руках. Согласно контракту, Валентин становился единоличным владельцем нашего имущества и мог распоряжаться им по своему усмотрению. Это не напрягло меня, совсем нет. Наоборот, в тот момент все показалось логичным. Ведь у меня не было ничего, кроме собственного тела и кучи проблем, которые Валентину же предстояло решать. Ни приличного жилья, ни ценных вкладов, ничегошеньки. Только больная мать на руках, необходимость платить за учебу, одевать, обувать и кормить.
Что же до другого пункта, то он тоже меня не смутил. Тогда нет. В случае развода все имущество переходило к Валентину, мне же оставалось лишь десять процентов от совместно нажитого. Разводиться я не собиралась, так что вопросов не возникло.
И все же сам по себе контракт несколько пугал.
Убрав его обратно в папку, снова забралась в постель и, уткнувшись в плечо Валентина, наконец-то задремала. Улыбнулась, почувствовав, как он обнимает меня во сне. Мой мужчина. Мой любимый лучший учитель.
— Ты потрясающая, Ирина, — прошептал Валентин, словно в забытье. — Я еще ни с кем себя так не чувствовал.
Это признание было, пожалуй, лучше, чем десяток оргазмов. Я почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Как будто обрела крылья и наконец-то смогла взлететь, подняться над всеми житейскими проблемами и невзгодами. Воспарить, вопреки всему.
И даже утром проснулась бодрая и невероятно отдохнувшая. Как будто не ночь проспала, а провела как минимум неделю на курорте.
Валентин вновь довез до института. Но сегодня я уже не испытывала такого трепета перед реакцией окружающих. Мне было все равно, что они подумают. Тем более что сейчас как будто наступило затишье. Бондарев старался меня всячески избегать, чему я была безмерно рада. А Катерина фыркала всякий раз, завидев меня, и, вскинув голову, проходила мимо. Как будто считая недостойным разговор мной. Так я и этому была рада.
В остальном жизнь института текла своим чередом.
Студенты готовились к сдаче экзаменов и зачетов, строчили рефераты и курсовые. Студентки покупали путевки на летний отдых, рассматривали новые модели купальников, но в перерывах, конечно, тоже готовились. Никому не хотелось отправляться на пересдачу.
В том числе по литературе разных эпох.
Валентин Петрович Залесский, несмотря на то, что не достиг порога в тридцать лет, снискал славу злобного и непоколебимого препода. Его нельзя было задобрить подарками или надавить, подключив родителей и высоких знакомых. На него, к моему восхищению, не действовали даже короткие юбочки, нервно покусываемые студентками губы и томные вздохи. Обещал драть три шкуры на зачете — и драл.
Я, наверное, еще ни по одному предмету не готовилась так тщательно. Хотя и прежде сдавала все с первого раза, в этот день нервничала особенно. Не хотела упасть в грязь лицом перед Валентином Петровичем. Его мнение обо мне было особенно важно, в том числе как о студентке. Колени дрожали. Как и голос, когда отвечала на билет. И хоть знала все на зубок, чувствовала, как по спине стекает струйка пота.
— Хорошо, Комарова, очень хорошо, — похвалил Валентин Петрович.
А мне вдруг вспомнилось, как он нежно похлопывал меня по попке, подбадривая, когда я скакала на нем верхом. Это было вчера вечером, потому уши мои стали красными. Как и щеки. Разумеется, никто из однокурсников не мог заглянуть в мои сокровенные мысли, но от того было не менее стыдно.
— Можете идти, — сообщил Валентин Петрович, улыбнувшись. И посмотрел так, что можно не сомневаться: он-то точно знал, о чем я думала.
Вышла из кабинета и привалилась спиной к прохладной стене. Утерла пот со лба и, расстегнув верхнюю пуговицу блузки, подула внутрь, чтобы хоть немного охладиться. Мало того, что отметка на термометре перевалила далеко за двадцать, так еще и эта нервозность…
Экзамен продолжался.
Из аудитории выходили студенты, бросали на меня взгляды и проходили мимо. С одной из девчонок перекинулись парой слов, но не более того. Я уже поняла, что не собираюсь заводить тесную дружбу ни с кем из института. Да и девчонка слишком перенервничала после зачета.
Что я действительно собиралась сделать, так это дождаться Валентина.
Теперь, когда все о нас уже знали, не было смысла скрываться. После зачета у меня не было лекций, да и Валентин должен был освободиться на сегодня. Так что я предложила ему прогуляться по ближайшему парку.
Он согласился и даже купил мороженое, которое таяло в наших руках, роняя сливочные капли на плавящийся от жары асфальт. Мы с Валентином заняли одну из свободных лавочек в тени и болтали. Обождали, в основном, прошедший экзамен.
— Твоя подруга тупа, как пробка, — Валентин позволил себе едкое замечание. — Придет ко мне на пересдачу, хотя я предпочел бы ее больше никогда не видеть.
— Ты о ком? — поинтересовалась, стирая с его подбородка каплю мороженого. — У меня нет подруг в институте.
— О Катерине Кузнецовой, — поморщился Валентин. — Понимаю, отчего ее за глаза все зовут шалавой.
— Подруга в кавычках приставала?